Я отлично помню всё, хотя порой обманываю себя, будто забыла.
Март, пронизывающий ветер, щеки, покрывающиеся трещинами от мороза — и мамино письмо с завещанием, написанное на официальном бланке.
В тот момент мне было пятьдесят два.
Тамара сидела напротив: уверенная, собранная, с тем самым выражением лица — словно она вот-вот объяснит всё, и мне станет легче. — Пойми, Ирина, ты уже устроилась, у тебя есть своя квартира.
А у меня… Знаешь, муж болен, сын без работы, всё лежит на мне… Я с мамой до самой ночи оставалась, разве ты забыла?
Она смотрела куда-то в сторону, избегая встречаться со мной взглядом, а я не могла подобрать слов.
Просто сжала в руке тот самый бланк, будто он сейчас порвётся — и вместе с ним уйдёт и боль.
С того момента между нами началась холодная война.
Марина, моя дочь, тогда только ожидала рождения первого ребёнка, а я не могла признаться, как больно, горько — даже стыдно, что нас с Тамарой снова разделила родительская любовь: ей досталось всё, а мне — лишь остатки.
Я не звонила первой.
Иногда она отправляла смс — какие-то формальные поздравления.
На семейных торжествах мы улыбались, притворяясь, что всё осталось по-старому.
Забавно, как одна бумажка способна расколоть жизнь на два периода: до и после.
А дальше наступили долгие годы.
Скромная зарплата, внучка, которую я водила в детский сад, и тихое счастье вечерами — чай с вареньем из смородины, беседы с Мариной.
Возможно, я слишком старалась загладить обиду, проявляя заботу о дочери: иногда ловила себя на мысли, что боюсь повторить ошибки матери.
