— Тамара Сергеевна, я принесла вам чай с мёдом.
Ольга тихо приоткрыла дверь, стараясь не издать ни звука.
Свекровь была в кресле у окна, её руки размеренно перебирали спицы. — Поставь на стол, — прозвучало безэмоционально.
Ольга аккуратно положила чашку на прикроватную тумбочку и застыла на мгновение.
Прошло уже три месяца, как они остаются вдвоём в этой квартире после смерти Игоря.
Три месяца молчания, в котором слышалось каждое дыхание.
Тамара Сергеевна — стройная, с седыми волосами, собранными в тугой пучок, — никогда не производила впечатления приветливой.
Семь лет назад, когда Игорь впервые привёл Ольгу в свой родительский дом, она вежливо поздоровалась, но без тепла.
На свадьбе она молчала, сидя в углу с неподвижным лицом.
Когда молодая семья переехала в отдельное жильё, свекровь лишь кивнула в их сторону.
Ольга старалась быть хорошей невесткой.
Она приезжала по выходным, готовила и убиралась в квартире.
Свекровь молча принимала это — ни благодарности, ни упрёков.
Она словно жила рядом, но за стеклянной стеной. — Она у нас всегда такая была, Олюшка, — говорил Игорь. — Не принимай близко к сердцу.
Мама просто не умеет открываться.
Ольга соглашалась, но внутри чувствовала себя недостаточно хорошей.
Будто не соответствовала этой семье.
Позже Игорь заболел.
Рак лёгких, четвёртая стадия.
Врачи сулили полгода, но он продержался восемь месяцев.
В последние недели они переехали к Тамаре Сергеевне — одной Ольге было трудно справиться.
Свекровь выделила для них большую комнату, сама переселилась в маленькую.
Она дежурила ночами у сына, меняла постельное бельё, готовила бульоны.
Всё делала безупречно и молча.
Ольга ни разу не видела её плачущей.
После смерти Игоря Тамара Сергеевна замкнулась в своей комнате на три дня.
Когда вышла, выглядела постаревшей, но с тем же непроницаемым выражением.
На похоронах она стояла прямо, глядя поверх толпы.
Ольга рыдала, ухватившись за гроб, а свекровь не пролила ни капли слёз.
После похорон Ольга хотела съехать.
Но когда она заговорила об этом, Тамара Сергеевна возразила: — Зачем тебе снимать квартиру?
Здесь три комнаты, места достаточно.
Это не звучало как приглашение.
Скорее — как утверждение.
Но Ольга, растерянная от горя, согласилась.
Так они и продолжили жить.
Утром каждая пила кофе на своей стороне комнаты.
Вечерами ужин проходил в молчании, время от времени они обменивались репликами о погоде или необходимости купить хлеб.
Тамара Сергеевна вязала, а Ольга читала в наушниках.
Две женщины под одной крышей, разделённые глубоким молчаливым разрывом.
Однажды в субботу Ольга решила перебрать антресоли.
Тамара Сергеевна уехала на дачу — небольшой участок за городом, куда ездила по выходным.
В куче пальто и коробок Ольга обнаружила потертый кожаный сундук, запертый на замок.
Ключ был вставлен в замочную скважину.
Ольга сомневалась.
Это чужие вещи, лезть не прилично.
Но она просто убиралась, наводила порядок.
Поддавшись любопытству, повернула ключ.
Внутри лежали детские вещи.
Крохотные распашонки, выцветшие чепчики, вязаные пинетки.
Всё аккуратно завернуто в папиросную бумагу, пропахшую нафталином.
Ольга осторожно вынула распашонку.
Тонкая ткань, почти прозрачная, украшенная вышивкой ромашек, выполненной вручную.
Под одеждой находилась деревянная шкатулка.
В ней лежали пожелтевшие фотографии и связка писем.
Первая фотография — молодая Тамара Сергеевна, около двадцати лет, сидит на скамейке.
На её руках крошечная девочка в белом кружевном платье.
Взгляд женщины светится нежностью, которую Ольга никогда не видела у свекрови.
На обороте выцветшими чернилами написано: «Я и моя Катя, июнь 1978 года».
Катя?
Игорь никогда не упоминал о сестре.
Он всегда говорил, что рос один.
Ольга начала читать письма.
Первое датировано августом 1978 года. «Тамарочка, милая моя, держись!
Катя на небесах, ей там хорошо. Господь забрал её к себе. Не вини себя, доченька, ты сделала всё.»
