— Ты передашь путёвку племяннице, — произнесла Тамара, пока я укладывала вещи в чемодан.
Её тонкий, мягкий голос проник в спальню из коридора.
Ирина застыла, держа в руках стопку новых футболок — две для себя, две для Сергея.
Она сначала не сразу осознала, что Тамара обращается именно к ней.
Идея показалась настолько невероятной, что разум отказался её воспринимать.
Потом она медленно повернулась.
Тамара Сергеевна стояла в дверном проёме, сжимающая губы в ту самую линию, которая всегда предвещала неприятности.
Её взгляд упирался в две блестящие бумажки, лежащие на покрывале рядом с открытым чемоданом.
Путёвки в Сочи.
Это была их с Сергеем первая совместная поездка к морю, подарок себе на помолвку. — Что, простите? — голос Ирины прозвучал глухо, словно из глубины воды. — Я сказала, путёвку отдадешь Надежде, — повторила Тамара, входя в комнату и без церемоний садясь на край кровати.
Она взяла одну из путёвок, покрутила её в руках с безупречным, но слегка устаревшим маникюром. — Серёжа поедет один.
А ты свою — племяннице.
У девочки диплом, первая работа, она устала.
Ей нужнее.
Ветер за окном усилился, бросив в стекло горсть колючих снежинок.
Одесская зима была суровой и беспощадной.
Ирина ощутила холодок, пробежавший по спине, не связанный с погодой.
Она смотрела на эту невысокую, властную женщину с тщательно уложенными волосами цвета дорогого «баклажана» и впервые за два года отношений с её сыном почувствовала не раздражение, а чистую, концентрированную ярость. — Тамара Сергеевна, мы с Сергеем едем вместе.
Это наша поездка. — Была ваша, станет его, — без тени сомнения ответила та. — Что, жалко?
Ты взрослая женщина, тебе сорок два, море видела не раз.
А Надежда молода.
Ей нужны впечатления.
Да и Серёже полезно побыть одному, подумать перед свадьбой.
Мужчине нужно личное пространство. «Личное пространство».
От этого словосочетания, произнесённого мягко, у Ирины свело зубы.
Она медленно опустила футболки на комод.
Чемодан на кровати вдруг показался чужим и нелепым.
Её мир, который ещё пять минут назад казался таким понятным и устоявшимся, накренился. — Я не отдам свою путёвку, — тихо, но чётко произнесла она.
Каждое слово было словно гладкий, холодный камень.
Тамара Сергеевна вздохнула так, будто Ирина только что потребовала у неё почку. — Я и предполагала, что ты эгоистка.
Всё для себя.
Серёжа такой мягкий, такой добрый, ему нужна женщина, которая будет думать о семье, а не только о своих развлечениях.
Я с ним поговорю.
Он всё поймёт.
Он уважает свою мать.
Она поднялась, положила путёвку на место и направилась к выходу.
На пороге обернулась: — И не дуйся.
В твоём возрасте обидчивость не украшает.
Будь мудрее.
Дверь за ней захлопнулась.
Ирина осталась одна в комнате.
Ветер за окном продолжал свой тоскливый, яростный вой.
Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.
Внизу, под светом фонарей, метель кружила снежные вихри, унося их в темноту проспекта.
Она не плакала.
Слёз не было.
Внутри всё замёрзло, превратившись в острый, звенящий кристалл.
Она работала парикмахером почти двадцать лет.
Её руки привыкли творить красоту, преобразовывать, дарить людям радость от отражения в зеркале.
Она знала, как одним точным движением ножниц изменить образ и настроение.
И сейчас с ужасной ясностью поняла, что свою собственную жизнь нужно срочно «подстричь».
Безжалостно и до основания.
Она не стала продолжать укладывать чемодан.
Вместо этого, молча, прошла на кухню и достала из шкафа бутылку коньяка.
Дорогого, французского.
Сергеевского.
Он берег её для «особых случаев».
Ну что ж, случай оказался более чем особенным.
Налив в стакан для сока щедрую порцию, она залпом осушила половину.
Горло обожгло, но в груди стало теплее.
Когда через час вернулся Сергей, Ирина всё ещё сидела на том же месте, глядя в тёмное окно.
Он вошёл на кухню, весёлый, с румянцем от мороза, в руках пакет с её любимыми эклерами. — Иришка, привет!
А я тут… — он замолчал, увидев её лицо и бутылку на столе. — Что-то случилось?
Мама заходила?
