Прошу зафиксировать случившееся и задержать эту женщину. — Хозяйка квартиры не давала согласия на вход.
Дверь была открыта по требованию этой дамы, которая не имела на это никакого права.
Прошу оформить протокол и задержать её.
Один из сотрудников полиции кивнул и достал блокнот.
Второй подошёл к Нине Петровне. — Пойдёмте. — Пойдёмте. — Вы серьёзно?
Да я её мать!
Именно так!
Она утащила у меня драгоценности, а вы меня задерживаете?! — Вы серьёзно?
Да я её мать!
Именно так!
Она утащила у меня драгоценности, а вы меня задерживаете?! — Есть у вас документы на эти украшения? — Есть у вас документы на эти украшения? — Это семейное наследие!
Какие документы?! — Это семейное наследие!
Какие документы?! — Тогда пройдёмте.
Разберёмся прямо здесь. — Тогда пройдёмте.
Разберёмся прямо здесь.
Когда её взяли под руки и повели к выходу, Нина Петровна резко обернулась.
Её лицо исказилось, и она выкрикнула что-то про неблагодарность, воровство, про то, что Ольга всегда была никем.
Слова сыпались одно за другим, острые и злые, но Ольга оставалась неподвижной, глядя ей вслед.
Впервые за полтора года она не ощущала страха.
Лишь странное, почти холодное удовлетворение.
Квартиру пришлось убирать до позднего вечера.
Марина молча помогала, лишь изредка вставляя короткие замечания.
На следующий день Ольга взяла выходной и отправилась менять замок.
Мастер прибыл быстро, работал без слов, и спустя полчаса новый ключ оказался в её ладони — тяжёлый, холодный, настоящий.
Вечером позвонил бывший муж. — Мне нужно с тобой поговорить. — Мне нужно с тобой поговорить. — О чём? — О чём? — Не по телефону.
Я сейчас подъеду.
С сестрой. — Не по телефону.
Я сейчас подъеду.
С сестрой.
Через двадцать минут они пришли.
Бывший муж, Дмитрий, выглядел усталым — небритым, в мятых рубашке, с покрасневшими глазами.
За ним шла сестра Елена, сжатая губы в тонкую линию.
Ольга не пустила их дальше прихожей. — Говорите, что хотели. — Говорите, что хотели.
Дмитрий провёл рукой по лицу, устало. — Ольга, ты же понимаешь… мама не хотела.
Она просто слишком переживала.
Эти серьги для неё очень важны, она думала, что ты… — Ольга, ты же понимаешь… мама не хотела.
Она просто слишком переживала.
Эти серьги для неё очень важны, она думала, что ты… — Какие серьги, Дмитрий?
Она мне никогда ничего не давала.
Ты же знаешь. — Какие серьги, Дмитрий?
Она мне никогда ничего не давала.
Ты же знаешь. — Она могла забыть… — Она могла забыть… — Она не забыла.
Она вломилась в мою квартиру.
Вызвала слесаря, обманула его, перерыла все мои вещи.
Это не забывчивость. — Она не забыла.
Она вломилась в мою квартиру.
Вызвала слесаря, обманула его, перерыла все мои вещи.
Это не забывчивость.
Елена сделала шаг вперёд. — Ольга, мы не просим тебя простить.
Мы просим не разрушать маме жизнь.
Ей шестьдесят три года.
Если будет судимость, она потеряет работу, всё.
Ты же не хочешь этого? — Ольга, мы не просим тебя простить.
Мы просим не разрушать маме жизнь.
Ей шестьдесят три года.
Если будет судимость, она потеряет работу, всё.
Ты же не хочешь этого? — А она хотела, чтобы я потеряла спокойствие? — А она хотела, чтобы я потеряла спокойствие?
Ольга посмотрела на Елену, потом на Дмитрия. — Полтора года я всё терпела.
Каждый день.
Я молчала, когда она говорила, что я готовлю невкусно.
Когда утверждала, что я одеваюсь как нищенка.
Когда намекала, что ты со мной из жалости.
Я терпела, потому что думала — это семья, надо выдержать.
А теперь вы пришли и просите меня её пожалеть? — Полтора года я всё терпела.
Каждый день.
Я молчала, когда она говорила, что я готовлю невкусно.
Когда утверждала, что я одеваюсь как нищенка.
Когда намекала, что ты со мной из жалости.
Я терпела, потому что думала — это семья, надо выдержать.
А теперь вы пришли и просите меня её пожалеть? — Мы просим не разрушать семью ещё сильнее. — Мы просим не разрушать семью ещё сильнее.
Дмитрий говорил тихо, но Ольга уловила в его голосе ту же усталую просьбу уступить, промолчать, не раскачивать лодку. — Дмитрий, семья распалась тогда, когда ты встал на её сторону.
Когда молчал в тот момент, когда она при гостях заявила, что я вышла за тебя из-за квартиры.
