— Не забудь, что у Саши завтра утренник. Нужно будет привести его в садик к десяти, — сказала Ольга, завязывая сыну шарф.
— Я помню, — устало произнёс Андрей, надевая куртку. — Но мама сказала, что сама его отведёт. Ты же на работе, понимаешь?
Ольга вздрогнула. В этом доме слово «мама» имело двойной смысл — это была и она, мать ребёнка, и она, свекровь, Тамара Сергеевна, женщина с крепким голосом и непреклонным характером, которая давно вела скрытую войну. Однако теперь поле боя переместилось с кухни и скатертей на пятилетнего мальчика — моего сына и её внука.
— Я понимаю, но ты же отец, Андрей. Если так, я могу сама отвести ребёнка на утренник.
— Ты же хотела подмениться на работе. Не получилось?
— Не получилось. Но это не повод отстранять меня, понимаешь?
Андрей молчал. Он был измучен. Постоянные разногласия между женой и матерью… Он чувствовал себя, словно лента в старом магнитофоне — перемотанная, запутанная, хрипящая. Он стремился, чтобы всем было хорошо, а в итоге — всем плохо.
— Бабушка сказала, что ты меня не любишь, — вдруг признался вечером Саша, держа в руках карандаши. Он рисовал машину с крыльями.
— Что? — Ольга обернулась с кухни, где резала салат.
— Ты всегда уходишь на работу. А бабушка говорит, что хорошие мамы сидят дома с детьми и не ходят на работу.
Ольга села рядом и положила руку на маленькую ладошку сына.
— Сашенька, ты же знаешь, как я тебя люблю?
— Ну да… но бабушка говорит, что если бы ты любила, то не кричала бы, когда я разбил вазу. А ты ведь орала.
У Ольги защипало в носу. Она вспомнила тот день — усталость, головная боль, разбитая любимая ваза от мамы, нервы… Она сорвалась. Потом плакала на кухне, когда никто не видел. А теперь об этом знает бабушка. И не просто знает — использует это как оружие.
— Бабушка не права, солнышко. Иногда мама устает, но это не значит, что она тебя не любит.
— А бабушка никогда не кричит.
«Потому что с ней ты не живёшь, Саша. Потому что она — спектакль, а я — жизнь», — хотела сказать Ольга. Но вслух произнесла:
— Ладно. Пойдём мыться.
Тамара Сергеевна была женщиной «старой закалки». Она не кричала — говорила так, что хотелось замолчать. Никогда не ругалась — просто резала словами, словно ножом.
Она приходила утром, когда Ольга уходила на работу. Варила кашу, расставляла игрушки, собирала внука в садик. Всё выглядело идеально. Но Ольга давно понимала — за этой заботой скрывается ядовитая пряжа слов, которую бабушка вплетает в уши внука.
— Мама твоя опять опаздывает? Ну ничего, бабушка здесь. Бабушка всегда рядом. А мамы сейчас все карьеристки.
— Ничего страшного, я подожду, — отвечал Саша.
Тамара Сергеевна не говорила прямо. Она посевала сомнения, вкручивала винтики в сердце мальчика, пока тот не начинал путаться: мама — это кто? Та, что спешит на работу? Или та, что печёт пирожки дома?
Вечером, когда Ольга пришла домой, она вновь ощутила тревогу: Саша словно не ждал её. Не бросился, не улыбнулся. Просто посмотрел.
— Привет, мам, — тихо сказал он и повернулся к бабушке.
— Я тут ему мультик включила, — быстро ответила Тамара Сергеевна. — Он сегодня устал.
— Понятно.
Вечер проходил словно в тумане. Ольга ложилась в кровать рядом с мужем, но между ними был не воздух — словно бетон.
