Триста тысяч?
Это же обман!
Пожалуйста, не совершай ошибку.
Его прагматичный взгляд, эта железная, непоколебимая мужская логика, всегда приводили её в бешенство.
Раньше он был уверен, что Надя жива, но теперь видел в происходящем лишь уловку. – А если это действительно правда?
Я не могу позволить себе такой риск! – Ты рискуешь остаться без денег и получить ещё большее разочарование.
Подумай хорошенько.
Тамара повесила трубку.
Опять их разговор закончился на тяжёлой, привычной ноте взаимного непонимания.
Деньги.
У неё таких денег не было.
Все средства уходили на поиски Нади.
Тамара сидела в своей тихой квартире, которая превратилась в гробницу её надежд, и смотрела на размытый портрет дочери. «Тень идёт за тобой».
Может, это тень мошенников?
А может, тень самой судьбы, протягивающей ей последний шанс?
На следующее утро она пришла на работу с тщательно скрываемой тревогой в душе.
Василий Николаевич, её начальник, сразу заметил это.
Он всегда понимал её настроения.
И тут же пригласил её в кабинет, залитый утренним светом, предложил кофе. – Тамара, у тебя лица нет.
Что случилось?
Она не собиралась рассказывать ему.
Это было слишком личное, слишком унизительное.
Но под его спокойным, сочувственным взглядом все преграды внутри рухнули.
Она поведала о цыганке, о письме, о разговоре с Алексеем.
Только сумму не упомянула.
Василий Николаевич молча слушал, не перебивая.
Его лицо оставалось серьёзным. – И что ты намерена делать? – мягко спросил он, когда она замолчала. – Я не знаю.
У меня нет нужной суммы. – Сколько? – Триста тысяч, – выдохнула она, чувствуя, как стыд разгорается внутри.
Он не засмеялся, не назвал её наивной, не начал читать лекции о мошенничестве.
Он откинулся на спинку кресла и несколько секунд смотрел в окно. – Я дам тебе деньги, – сказал он наконец.
Тамара застыла от неожиданности. – Василий Николаевич, я не знаю, когда смогу вернуть их. – Не нужно возвращать.
Если это она – деньги не жалко.
Если нет, – он пожал плечами. – Значит, так было суждено.
Деньги ушли мгновенно.
Один электронный перевод – и на счёте зияла пустота, пугающая и огромная.
Но Тамара не думала о деньгах.
Она думала о сообщении, которое пришло через час после перевода.
Незнакомый номер, короткий текст: «Вчера вечером вашу дочь видели в Каменец-Подольском.
Она заходила в аптеку на улице Шевченко, 34.
Больше ничего не знаю». «Скоро найдёшь».
Слова цыганки звучали в памяти навязчивым, почти мистическим эхом.
Она позвонила Алексею.
На этот раз голос у неё был твёрдым, почти приказным. – Мне нужна твоя машина.
И твоя помощь.
Её видели в Каменец-Подольском.
Он вздохнул.
Этот вздох она уловила даже через трубку – усталый, полный предчувствия. – Тамара, это ловушка.
Ты поедешь туда, и с тебя вновь потребуют деньги… – Я не просила твоего мнения! – голос дрогнул. – Я прошу машину.
Если не хочешь, я сама как-нибудь доберусь.
На такси.
Автостопом.
Мне всё равно.
Наступила пауза.
Она слышала его дыхание. – Хорошо.
Надеюсь, я смогу собраться и отпроситься с работы?
Выехать завтра утром.
Он приехал молчаливым, лицо было как маска.
Тамара села на пассажирское сиденье и вдохнула привычный пыльный аромат, смешанный с его хвойным парфюмом.
Это был запах их прошлой жизни, жизни, где ещё жила надежда.
Сейчас он казался горьким.
Первый час они ехали в молчании, густом и напряжённом, словно туман за окном.
За чертой города простирались поля, серые от дождя.
Алексей первым нарушил молчание. – Ты хоть осознаёшь, на что идёшь?
Ты перевела триста тысяч незнакомому человеку.
По анонимному письму.
Это даже не наивность, это… – Это что? – она повернулась к нему, и вся накопленная за месяцы разлуки обида прорвалась наружу. – Это отчаяние?
Да?
А ты знаешь, что значит отчаяние?
Ты перестал бороться, как только стало сложно!
Как только полиция отстала, и волонтёры разошлись по домам.
Тебе стало неудобно, ты вымыл руки!
Он резко снизил скорость, словно получил удар. – Это ужасно несправедливо, Тамара.
Я был с тобой до конца.
Я прошёл через все допросы, эти унизительные подозрения… А ты просто решила, что мне всё равно. – А разве не так? – выкрикнула она, сама пугаясь своей горечи. – Ты сдался!
Ты живёшь в своей квартире, ходишь на работу, у тебя новая жизнь!
И для тебя это всего лишь «глупость», которую я совершаю!
Потому что она тебе не родная!
Чужая кровь – чужие слёзы, да?
Машина резко свернула к обочине, шины заскрипели по гравию.
