Она способна быть ласковой и внимательной, но порой проявляет требовательность, давит и ощущает обиду на весь мир.
И если появлялась возможность что-то получить… — он глубоко вздохнул, — она не упускала её. — Значит, ты мне доверяешь? — Естественно. — Он обнял её. — Я тебя знаю.
И знаю её.
Тамара прижалась лицом к его плечу: — Я боялась, что ты… — Что я выберу её сторону? — он усмехнулся. — Я не выбираю «сторону».
Я выбираю справедливость.
И семью.
А семья — это мы с тобой.
Он отступил и встретился с ней взглядом: — Я сказал ей, что некрасиво требовать чужой подарок.
Что подарки, которые я дарю жене, принадлежат жене.
И что её поведение… неприемлемо.
У Тамары защипало глаза. — Ты сказал правду? — Правда.
И добавил, что сам решу, что подарить маме, и это не повод отбирать у тебя то, что я выбрал с любовью. — Алек… — прошептала она. — Спасибо. — За что? — За то, что ты рядом.
За то, что понимаешь.
Он улыбнулся и нежно провёл рукой по её волосам: — Кто, если не я?
И впервые за весь день Тамара ощутила спокойствие в груди.
Последствия Несколько последующих дней прошли напряжённо, но без происшествий.
Ирина Петровна не звонила.
Не писала.
Не появлялась «случайно».
Тамара то облегчённо вздыхала, то тревожилась — молчание свекрови никогда не означало мира, а было лишь передышкой перед новой бурей.
Но буря не разразилась.
Прошла неделя.
Затем две.
На третьей — Алексей позвонил. — Мамочка хочет зайти.
Сказала, что «передаст кое-что».
Я буду дома, не волнуйся.
Тамара сжала телефон с нервным напряжением: — Хорошо… В назначенный день свекровь действительно пришла.
Постучала сухо, без прежних властных интонаций.
Тамара открыла дверь — и была поражена.
Ирина Петровна выглядела так, будто вошла в банк, а не в дом сына: холодная, выпрямившаяся, сжатая. — Здравствуйте, — тихо сказала Тамара. — Здравствуйте, — коротко ответила свекровь.
Она направилась в гостиную — ни разу не взглянув на Тамару.
Без злобы, без упрёков.
Она была холодна, словно мрамор. — Вот, передай Алексею документы, — деловым тоном сказала она и положила папку на стол. — Хорошо, — ответила Тамара.
Пауза висела тяжёлой тягостью.
Ирина Петровна, казалось, собиралась что-то произнести, но губы лишь дрогнули — и она замолчала. — Я пойду, — произнесла и повернулась к двери.
Но на пороге задержалась. — Украшения… — тихо бросила она, не оборачиваясь. — Носи.
Раз он выбрал — значит, так и должно быть.
И ушла.
Тамара осталась стоять, не веря своим ушам.
Это не было извинением, но… признанием поражения?
Или попыткой сохранить лицо?
Или её личным решением о границах?
Когда вечером пришёл Алексей, она тихо произнесла: — Она была.
— Знаю, — улыбнулся он. — И я рад, что она хотя бы пыталась вести себя нормально.
Тамара вздохнула с облегчением. — Надеюсь, всё наладится. — Наладится, — уверенно сказал он. — Потому что теперь она понимает: мы — крепкое звено.
Он взял её за руку. — И никакие браслеты или кольца не смогут нас разобщить.
Тамара впервые за долгое время улыбнулась — тихо, нежно, искренне.
Её семья оставалась там, где и должна быть.
Рядом.
