Вечер опускался на Шполу мягким, бархатистым покрывалом, окутывая усталые улицы и смягчая резкие контуры многоэтажек.
Тамара, а не Ольга, аккуратно повернула ключ в замке, впуская в прихожую густую, словно смола, тишину.
Каждое её движение было выверенным и почти бесшумным ритуалом — пальцы нежно скользили по молнии платья, шелест ткани казался оглушительным в этом спящем пространстве.
Она прикусила нижнюю губу, когда кожа её ступней, освобожденная от узких, но безжалостных туфель-лодочек, коснулась прохлады паркета.
Стон, который чуть не вырвался наружу, удалось превратить в тихий выдох, смешавшийся с ночным шепотом за окном. — Что так рано домой? Сбежала? Не понравилось торжество? — голос матери прозвучал не из тьмы спальни, а откуда-то у края коридора, где она, казалось, пряталась, словно тень. — А ты чего не спишь?
Меня ждёшь? — срываясь, резко спросила Тамара, словно щелкнув затвором фотоаппарата.
Женщина с уставшим, но всё ещё прекрасным лицом лишь сжала губы, и этот молчаливый жест сказал больше всяких упрёков.
Она растворилась в дверном проёме, оставляя после себя холодную волну разочарования.
Тамара почувствовала, как в груди ворочается острый, хорошо знакомый камушек вины.
Она медленно направилась в гостиную, где слабый свет бра падал на фигуру матери, склонившейся над вязанием, и села на край дивана, обвив её плечи тонкими, вдруг ослабевшими руками. — Не подлизывайся.
Не хочешь — не рассказывай.
Я потом у матери Елены всё узнаю, — произнесла женщина, но пальцы её уже распустили спицы и легли на дочерние ладони. — Мамочка, прости.
Я просто выдохлась, ноги будто в тисках были.
Ресторан… он напоминал хрустальную шкатулку из сказки.
Сотни огней, блеск, гул голосов.
А Елена… она словно парила в облаке белого кружева, казалась невесомой.
И жених рядом — статный, улыбчивый, словно персонаж из глянцевого журнала… — А что же заставило уйти из этого сказочного мира раньше полуночи? — мягко, но настойчиво перебила мать. — Мама, все там будто вырезаны из одного холодного мрамора.
Улыбки отрепетированы, взгляды оценивающие.
Я чувствовала себя не гостьей, а случайно залетевшей молью, которую терпят из вежливости.
Да и завтра рано. — Куда это?
Завтра же воскресенье, — в голосе матери прозвучала тревога, а глаза цвета выцветшего неба внимательно изучали лицо дочери. — Тем более.
Утром всё расскажу.
Всё, я в душ. — Тамара прикоснулась губами к морщинистой щеке, ощутив знакомый запах детства — ваниль и нечто домашнее, уютное, и направилась в свою комнату.
Платье, когда-то казавшееся ей таким элегантным, теперь лежало на стуле скомканным и бесформенным пятном, словно воплощая свою вчерашнюю немодность и дешевизну.
Под струями почти обжигающе горячей воды она пыталась смыть не только духи с пудрой, но и ощущение чужих прикосновений.
Особенно тщательно терла спину, где, казалось, ещё жгло от памяти о влажных, настойчивых ладонях того, кто пригласил её на танец.
Он не принимал отказа, его объятия были плотным, душащим кольцом, а туфли впивались в пятки, словно мелкие, злые шипы.
Весь танец она смотрела куда-то поверх его плеча, стараясь мысленно улететь подальше.
А потом был столик, неумолчный поток вина в бокал и чувство полного одиночества среди множества веселья.
Лишь однажды мельком ей удалось поймать чей-то взгляд.
Взгляд спокойный, внимательный, принадлежащий мужчине с неброскими, но запоминающимися чертами лица.
Он не сделал ни шага, не пришёл на помощь, остался лишь случайным наблюдателем в её личной мелодраме.
Тогда она и сбежала, соврав про туалет, выскользнув на прохладную безразличную ночь Шполы в такси.
Сон не приходил.
Под закрытыми веками кружились пары, звенели бокалы, звучали чужие голоса.
И всплывало то спокойное лицо. «Напрасно ждала, — строго сказала себе Тамара, уткнувшись лицом в подушку. — И думать об этом нечего».
И только к утру наступил тяжёлый, беспокойный сон.
Осень, начавшаяся робким золотом сентября, перешла в стадию промозглого, слякотного октября.
Елена, вернувшись из дальних стран, пригласила в гости — похвастаться новым бытом и поделиться впечатлениями.
Любопытство взяло верх: Тамаре искренне хотелось узнать, как живут за высокими заборами.
С пустыми руками было неудобно, и после пары она заглянула в знакомую кондитерскую за изысканными пирожными.
Выходя, она буквально столкнулась в дверях с кем-то. — Прошу прощения, — мужчина шагнул назад, пропуская её. — Это вы? — прозвучал его голос, и Тамара подняла глаза.
Перед ней стоял он.
Тот самый молчаливый свидетель её неловкости на свадьбе.
От неожиданности она застыла, словно приросла к порогу. — Выходите же, а то создаём пробку, — он рассмеялся, и в его смехе не было иронии, лишь лёгкая, смущённая доброжелательность.
Он взял её за локоть и мягко вывел из прохода. — Вы тогда исчезли так стремительно, настоящая Золушка.
Я даже имени не успел спросить. — Но хрустальную туфельку я, к счастью, не потеряла, — ответила Тамара, и на её губах вспыхнула улыбка. — Вы сейчас домой?
