Дождь только что прекратился, и асфальт блестел под уличным светом. — Ты… — начал он, но замялся. — Тамар, что ты сделала? — Ничего, — спокойно ответила она. — Мы просто уходим.
Они шли вдоль набережной.
Ветер с реки был сырым, словно холодный компресс.
Дмитрий часто делал вдохи, переводя взгляд с её лица на мерцающие огни на воде. — Я думал, что ты не придёшь, — признался он. — Я ожидал, что ты позвонишь всем этим адвокатам… — Он замолчал. — Тамар, посмотри на руки… там кровь. — С апельсинов, — ответила она. — Потом расскажу.
Они подошли к такси.
Она посадила его в машину и назвала адрес.
Автомобиль тронулся с места.
Тамара закрыла глаза — впервые за ночь позволила себе ощутить дрожь.
По телу прокатилась горячая волна, похожая на озноб после жаропонижающего.
Внутри не было ни радости, ни облегчения.
Было лишь ощущение выполненного долга.
Таксист время от времени смотрел в зеркало, но молчал.
Тамара откинулась на спинку сиденья.
За её спиной с тихим щелчком закрылась крышка сейфа.
Спустя неделю имя Иванова исчезло из новостных сводок.
Сначала писали о «внезапной смерти».
Затем упоминали «сердечный приступ».
Потом и это прекратилось: словно он растворился, как сахар в кипятке.
Дмитрий вернулся к работе.
Более тихо и осторожно.
Но злость изменилась — стала тяжелее.
Иногда по ночам он навещал Тамару и спрашивал: — Тебе снится? — Да, — честно отвечала она. — Что именно? — Апельсины.
Она не рассказывала, как его телефон дрожал в её руке.
Как её пальцы цеплялись за чужую кожу.
Как трудно было не отвести взгляд.
Она понимала: некоторые вещи нельзя выразить словами.
Они остаются внутри, словно старые переломы — ноют перед дождём, а потом стихает боль.
В тот день, когда Дмитрий впервые вышел в эфир с коротким сюжетом о «забытом» коридоре на минус втором этаже, Тамара стояла у окна.
Весна расправляла ветви деревьев.
Она некоторое время стояла, закрыв глаза.
Вздохнула.
И услышала, как за стеной соседский ребёнок неуверенно берёт ноту на пианино — сначала неверную, потом правильную.
Эта музыка казалась ей самой прекрасной: кто-то учится попадать в нужную высоту.
Тамара знала: она не спасла мир.
Она просто отказалась стать жертвой в чужой игре.
Это немного.
Но иногда — достаточно, чтобы одна жизнь изменилась не наполовину, а полностью.
Она взяла телефон.
Набрала Дмитрия. — Ты где? — На мосту.
Снимаю змей. — Какие змеи? — Бумажные.
Люди запускают их, видишь? — Он переключил камеру.
Небо было усеяно цветными треугольниками.
Они взмывали вверх, трепеща на ветру.
Тамара впервые за много дней искренне улыбнулась. — Лети, — сказала она почему-то. — Лети.
И положила трубку.
На кухне пахло апельсинами.