Когда Тамара переступила порог квартиры на набережной, лифт тихо захлопнулся за её спиной — словно крышка сейфа, беззвучно.
Охранник в сером костюме даже не встретился с ней взглядом: провёл ладонью по скрытому сенсору, и стеклянная перегородка бесследно растворилась в стене.
Воздух был пропитан дорогим табаком и ароматом апельсиновой цедры.
Вдалеке гудели турбины кондиционеров; Одесса под окнами выглядела как макет — маленькие огоньки машин двигались, словно муравьи. — Быстро, — донёсся голос у окна. — Терпеть не могу ждать.
Он не обернулся: стоял спиной к Тамаре, потягивая виски.
На стенах висели картины в стиле абстракции с золотыми элементами, на столе под стеклом были вмурованы настоящие опилки из какого-то «исторического» красного дерева, в углу стояла бронзовая статуэтка «бизнес-достижение года» с тяжёлым основанием, словно гиря.
Все эти атрибуты власти, глянцевой и уверенной, были любимы людьми вокруг него.
Его звали Иванов.
Ранее — просто директор крупного холдинга.
Теперь — человек, чьи звонки могли срывать заседания министерств.
Тамара сняла перчатки, сложила их в ладони и произнесла: — Вы обещали отпустить Дмитрия, если я приду одна.
Иванов улыбнулся — уголок его щеки дрогнул. — Обещал, — подтвердил он. — И намерен держать слово.
Но сначала — поговорим.
Он повернулся.
Толстые пальцы играли с ремнём брюк — застёгивали и расстёгивали его, будто выискивая нужный ритм.
Его глаза — влажные и уставшие — пробежались по Тамаре, задержавшись на цепочке, которая висела у неё на шее.
Она пришла именно так, как он просил: «в платье, без съёмочной группы и без телефона».
Платье было тёмно-изумрудным и длинным; на шее блестел тонкий шнурок с серебряной подвеской (она оставила тяжёлое колье дома — оно вызывало у неё тошноту).
Волосы были собраны в низкий хвост.
Лицо — без украшений, лишь помада.
Она прекрасно понимала, как нужно выглядеть, чтобы мужчина с такой властью ощущал, будто управляет не только чужими судьбами, но и чужими телами. — Ваш брат упрям, — заметил Иванов, поправляя манжету. — Я люблю таких.
Упрямцы готовы пойти на всё ради идеи.
За правду, — он слегка кивнул на стол. — Садись.
Она осталась стоять. — Сколько вы хотите? — спросила. — Назовите сумму.
Или скажите адрес.
Я переведу всё, что смогу.
Только скажите, где Дмитрий. — Деньги, правда? — усмехнулся он. — Деньги — это скучно.
Их можно надеть на руки и пересчитать.
А я хочу почувствовать их руками. — Он снова коснулся ремня. — Ты красивая, Тамара.
И умная.
Мне нравится, когда женщина понимает правила игры. — Я пришла не играть. — И зря.
Игры — единственное, что позволяет нам не сойти с ума от скуки.
Она молчала.
Внутри всё сжималось тугим узлом.
Перед глазами стоял Дмитрий.
Ему всего двадцать три.
Слишком прямой, слишком неумелый в «как надо».
Он снимал репортаж о дольщиках, пострадавших от обмана, и наткнулся на схему Иванова — подставные фирмы, «маркетинговые» списания, прокладки для отмывания денег.
Тамара предупреждала: «Будь осторожен».
Он смеялся: «Сестра, я не самоубийца».
А потом его забрали «для выяснения» — якобы из-за драки в баре, и после этого где-то потеряли.
Три дня.
Три бесконечных ночи.
Она звонила всем, кому могла, написала пост, который затем удалили; потом позвонили с этого номера: «У нас есть то, что вам нужно.
Но лучше — приходите сами.
И без адвоката». — Скажи «пожалуйста», — тихо произнёс Иванов. — Мне нравится, когда меня просят. — Пожалуйста, — ответила Тамара. — Отпустите моего брата. — Твой брат — говнюк, — сообщил он с удовольствием. — Но милый.
Подрался с моими, понимаешь.
Он сделал шаг к ней, и стекло за его спиной отразило его фигуру — крупную, как статую.
