Рекламу можно отключить С подпиской Дзен Про она исчезнет из статей, видео и новостей Тёплый майский вечер.
За окном ласточки парят в небе, а внутри вдруг возникает дрожь — словно только что вылетела вслед за ними через окно.
Сижу на кухне, подтягиваю ногой табуретку, чтобы не отъехала, и наблюдаю, как отражение оранжевого света медленно скользит по тёмному чайнику.
В детстве мне казалось, что счастье выглядит именно так: вертикальный закат, аромат чая, немного тишины. — Мам, ты меня слышишь? — голос Марины сбоку, она уже на кухне, нервно щёлкает крышкой телефона. — Я спрашиваю: можешь ли ты посидеть с мальчишками?
Её слова звучат, словно ложка по стеклу: звонко и не в нужный момент.
Я понимаю — ей кажется, что всё это само собой разумеется.
Ну а что, бабушка свободна — значит, бабушка приехала, проверила тетради, сварила суп, развлекла внуков.
Я делаю паузу.
Молчу настолько долго, что Марина поднимает на меня удивлённые глаза. — Мам, тебе сложно, что ли?
Ну, у тебя же свои дела только вечером… «Свои дела», — эхом возвращается.
Только вечер.
Только тишина.
Только моя собственная жизнь, хоть иногда.
Я хватаю полотенце, словно оно может стать укрытием, как в детстве — за дверь.
В своё одиночество. — Знаешь, — начинаю, глядя мимо неё, — у меня тоже есть свои мечты.
Произнесла, словно в воздухе.
Но небо почему-то не отозвалось.
И она не сразу поняла, о чём я. — Мечты? — Марина, как всегда, улыбается усталой, взрослой улыбкой, в которой слишком много недосказанного. — Мам, какие у тебя в твоём возрасте могут быть мечты?
Ты серьёзно?
А я — серьёзно.
Наверное, серьёзнее, чем когда-либо. **** Вот так и стоим друг напротив друга — она с телефоном, я с полотенцем.
Две женщины, две эпохи, две жизни, которые не находят точки соприкосновения, кроме как в просьбе: «Посиди с мальчишками».
В доме остывает чай, вечерняя тень пересекает пол, словно стрелка на старых вокзальных часах — та, что всегда приходит не вовремя.
Марина отворачивается.
За окном соседка Ирина Николаевна несёт из магазина два пакета — в одном картошка, в другом счастье.
У неё, возможно, и правда всё так…
А у меня?
У меня — скомканные записки мечтаний в ящике тумбочки.
Туда я складываю всё то, о чём никогда никому не рассказывала. — Мам, ты что, обиделась? — наконец прерывает молчание Марина, — Я же тебя не заставляю, просто так удобнее, когда ты здесь. «Удобнее» — словно порез на бумаге.
Её слова неизменно ранят: аккуратно, незаметно и глубоко.
Я удивляюсь, сколько всего мы делаем в жизни ради удобства других.
Но когда речь заходит о себе — спотыкаемся, словно о невидимый порог.
Вот вырастила дочку, отдала молодость, заботу, дни.
И все думают — ну теперь-то ты свободна?
А на деле — ещё крепче прижата к земле: «бабушка, помоги», «бабушка, посиди».
Вечерами, когда особенно тихо, я иногда открываю свой тайный блокнот.
Там почти смешно написано ручкой: — Научиться танцевать аргентинское танго — Пожить у моря хотя бы месяц — Сфотографироваться на красном велосипеде Зачем, казалось бы?
Но почему-то без этих мелочей душе тесно. — Мари, — спрашиваю осторожно, словно пробую воду в реке босой ногой, — а когда ты мечтаешь, чувствуешь ли счастье?
Она улыбается — почти автоматически, словно вопрос не важен. — Я мечтаю, чтобы Дмитрий наконец слушался, чтобы Сергей перестал задерживаться на работе, чтобы выплатить ипотеку.
Вот и все мои мечты, мам.
Я слушаю — и внутри сжимается что-то важное.
Она действительно не умеет мечтать ни о чём, что принадлежит только ей.
Всё «для кого-то», всё «за кого-то».
Может, в этом и моя ошибка?
Что не научила её позволять себе быть счастливой просто так — без причины.
Без внуков, мужей, суеты.
И вот теперь стою я — старая, с несбывшимися мечтами, потому что когда-то кто-то тоже говорил: «Посиди с племяшом, ты же свободна».
Смотрю на дочь — и вижу себя двадцать лет назад.
