Он внимательно смотрел на неё, ожидая увидеть слёзы, раскаяние или хотя бы какую-нибудь реакцию, которая соответствовала бы его представлениям о ситуации.
Однако Ольга не встречала его взгляд.
Её глаза были устремлены куда-то вдаль, словно сквозь него, в пустоту.
Она словно не воспринимала его крики.
Для неё он перестал быть собеседником и превратился в громоздкий предмет мебели, который мешал пройти.
Сдержанно и с какой-то отрешённой грацией она обошла грязную лужу, стараясь не задеть её краем тапка, после чего молча направилась в спальню.
Именно её невозмутимость вывела его из себя гораздо сильнее, чем сам её поступок.
Он ринулся за ней, но ноги скользили на склизких картофелинах.
Грязь с его ботинок разводила уродливые следы по чистому полу коридора. — Куда ты идёшь?!
Я с тобой говорю!
Ты будешь убирать это!
Слышишь меня?!
Прямо сейчас возьми тряпку и всё вычисти!
Немедленно!
Он схватил её за плечо у входа в спальню.
Её тело под его пальцами было таким же твёрдым и неподвижным, как у манекена.
Она медленно повернула голову.
И в её глазах он не обнаружил ничего.
Ни злобы, ни обиды, ни страха.
Там царила абсолютная, звенящая пустота.
Она взглянула на его руку, лежащую на её плече, с таким холодным, отстранённым непониманием, что он reflexивно отдёрнул пальцы, словно прикоснулся к льду.
Не произнеся ни слова, она вошла в спальню.
Он остался в дверях, не решаясь переступить порог, наблюдая за её действиями.
Она не стала метаться по комнате и не начала бросать вещи.
Подойдя к их общей кровати — той самой, которую они выбирали вместе два года назад, — она спокойно взяла его подушку.
Ту, что справа.
Затем без особого усилия сняла с кровати тяжёлое стёганое одеяло.
Его одеяло.
Держа этот ворох в руках, она повернулась и пошла обратно, прямо на него.
Чтобы не столкнуться, ему пришлось отступить в коридор.
Она прошла мимо, излучая такое ледяное спокойствие, что у него по спине пробежал холодок.
Вернувшись в прихожую, к эпицентру разрушений, он, словно заворожённый, последовал за ней.
Она остановилась возле грязной кучи.
Сделала короткий замах и швырнула подушку на пол.
Тот с глухим, мягким стуком упал в считанных сантиметрах от картофельной жижи.
Затем она расправила одеяло и, словно накрывая что-то ненужное, набросила его сверху, прямо на подушку.
Получилось импровизированное, убогое ложе посреди грязи.
Его ложе.
Алексей наблюдал за этим, и постепенно, с усилием, до него начала доходить вся ужасность происходящего.
Это не была истерика.
Это была казнь.
Ольга выпрямилась, отряхнула руки, будто стряхивая невидимую пыль, и наконец встретила его взгляд.
Её голос звучал ровно и тихо, но каждое слово врезалось в его сознание, словно гвоздь. — И ты теперь будешь жить вместе с ними. — Она сделала паузу, позволяя фразе осесть.
Затем окинула взглядом кучу гнили на полу и его новое спальное место. — Ешьте сами эти помои.
После этих слов она отвернулась.
Не хлопнув дверью, не издав ни единого всхлипа.
Просто направилась на кухню.
Алексей застыл, словно изваяние, ошарашенный.
Он услышал, как на кухне с резким скрипом повернулась ручка крана.
И ровный, монотонный звук льющейся воды стал единственным звуком в мёртвой тишине квартиры.
Она смывала грязь со своих рук.
А он остался стоять в прихожей, рядом с подушкой, брошенной в грязь, и ведром с гнилой картошкой.
Один.
В самом центре собственного, им самим созданного ада…
