И эта цена оказалась ничтожной. — Что это, Лёша? — тихо спросила Ольга, её голос звучал почти беззвучно, но в этой тишине пряталась некая угроза.
В руке она всё так же держала маленький гнилой картофель, выставляя его перед собой, словно улику на суде.
Алексей, который уже направлялся в комнату, остановился и обернулся.
Его лицо выражало искреннее недоумение.
Он не мог понять, в чём тут дело.
Он совершил подвиг, принес добычу, а в ответ получил не радость и благодарность, а этот странный, холодный тон. — Картошка.
Ты чего?
Мама передала, я же сказал. — Нет, — спокойно ответила она. — Картошка — вот она.
Сверху.
Десять штук.
Для вида.
А это, — она слегка взмахнула рукой, — что это?
Он подошёл ближе, нехотя заглянул в ведро, потом посмотрел на её руку.
На лице появилась лёгкая досада и недоумение, как у человека, которому указывают на незначительный дефект. — Ну, возможно, пару мелких попалось, когда насыпали.
Не стоит же перебирать каждую.
Мама собирала от души.
Дарёному коню, Ольга, в зубы не смотрят.
Эти слова, произнесённые легкомысленно и поучающим тоном, зажгли искру.
Холодный комок в груди Ольги вспыхнул тусклым, но яростным огнём.
Она медленно, с отвращением разжала пальцы.
Гнилая картофелина с влажным шлёпком упала на чистый ламинат, оставив грязное пятно. — Дарёному коню? — усмехнулась она, но смех получился коротким и злым, словно лай собаки. — Ты знаешь, сколько стоит этот «дарёный конь»?
Сейчас я тебе расскажу.
Он стоит тринадцати выходных.
Всех выходных этого лета, Алексей.
Он стоит обожжённых на солнце плеч, на которые потом нельзя было даже лямку от лифчика положить.
Он стоит мозолей, которые вскрывались прямо на ручке тяпки, и которые я заматывала грязным платком, чтобы закончить ряд.
Он стоит спины, которая по понедельникам не разгибалась.
Она сделала шаг к нему, и голос её стал крепче, наполняясь железом.
Алексей инстинктивно отступил. — Я помню каждую грядку, понимаешь?
Каждую!
Как я вырывала этот пырей с корнями, впившимися в сухую землю, как когти.
Как таскала лейки с водой от колодца, потому что ваш насос сломался ещё в мае, а твоему отцу «некогда».
Как дышала этой вашей отравой от колорадского жука, потому что Тамара Сергеевна решила, что опрыскивать — женское дело, не такое уж тяжёлое.
Она говорила, а перед глазами мелькали кадры того лета.
Вот она, согнувшись в три погибели, стоит в борозде.
Солнце палит в затылок так, что перед глазами плывёт.
Рядом свекровь в чистой панамке даёт ценные указания из тени яблони.
А где в это время был Алексей? — А ты чем занимался, Алексей?
В пятницу рассказывал мне про горящий проект, а в субботу выкладывал фотки с шашлыков у Игоря.
Ты жаловался на мигрень и весь день просидел с ноутбуком на диване.
Ты «помогал другу с переездом», а на самом деле вы пили пиво в его новой квартире.
Ты думаешь, я не знаю?
Я всё знаю.
Я приезжала в воскресенье вечером, чёрная от земли и усталости, чтобы приготовить тебе ужин и собрать одежду на неделю, пока ты рассказывал мне, как сильно устал в виннице.
Устал от отдыха! — Прекрати, — процедил он, лицо начало краснеть. — Ты всё преувеличиваешь.
Вечно всем недовольна!
Тебя попросили помочь, а теперь ты начинаешь выставлять счёты!
Мои родители немолодые люди! — Помочь?! — взорвалась она. — Помогать — это когда делают вместе!
Когда один пашет, а другой на его спине в рай въезжает, это совсем другое!
И не надо прикрываться их возрастом!
Твой отец всё лето строил новую беседку!
На это у него были силы!
А твоя мама прекрасно находила время по три часа обсуждать со мной соседку, пока я полола грядки!
Они не немощные, Алексей, они хитрые!
И они вырастили такого же сына.
