Владимир замер, сжимая в руках чемодан.
Внутри послышался подозрительный звон банок. — Что значит «уезжаю»? — холодным голосом произнесла мать. — Именно это и значит.
Две недели.
Путевка уже оплачена. — Ольга улыбнулась спокойно, почти безэмоционально. — А сын?
А дом?
Ты что, всё оставляешь на моей ответственности? — глаза Ирины Васильевны сверкнули ледяным огнём. — Нет, — спокойно ответила Ольга. — На вашего сына.
Владимир ощутил себя мальчишкой, пойманным с шоколадкой в кармане.
Он хотел что-то возразить, но вместо слов лишь закашлялся. — Господи, до чего же вы, молодые, эгоистичны.
Я в твоём возрасте, Ольга, с тремя детьми на руках, с работой, с огородом — и ничего, жила.
А ты… санаторий себе предъявляешь! — голос матери дрожал, но был полон презрения. — Ну, у вас зато был муж, который не подселял мне маме квартиру на всё лето, — не удержалась Ольга, искренне улыбаясь. — Так это же счастье, что я рядом! — нахмурилась Ирина Васильевна. — Я для вас словно каменная стена. — Стена? — фыркнула Ольга. — Скорее, танк.
Владимир тихо выдохнул: — Хватит!
Мама, Маша решила — пусть поедет.
Мы справимся. — Мы? — прищурилась мать. — Это ты справишься?
Да ты даже пельмени сварить не умеешь! — Вот и посмотрим, — усмехнулась Ольга, и в её глазах заблестела искорка вызова.
Последующие два дня прошли в странной тишине.
Владимир пытался быть «мужчиной года»: готовил суп (без соли, но всё же суп), стирал рубашку (чуть не покрасив её в мамины чулки), но всё шло наперекосяк. — Сынок, принеси ведро. — Сынок, сбегай в магазин. — Сынок, а что у вас с кастрюлями?
Они все какие-то чёрные!
К вечеру он сидел на кухне с покрасневшими глазами и пил чай без сахара — сил идти за покупками уже не оставалось. — Мам, я устал, — пробормотал он. — Устал?
От чего? — почти возмущённо произнесла мать. — Ты же только дома сидишь.
Вот у Ольги работа, а ты что?
Всё на меня сваливаешь. — На меня?! — вспылил Владимир. — Это ты на меня всё свалила! — Я?!
Я, значит, виновата? — взвизгнула Ирина Васильевна. — Я же для тебя стараюсь, ради семьи!
Они кричали до полуночи.
В итоге мать гордо ушла в свою комнату, хлопнув дверью, а Владимир сел на диван, сжимая голову руками. «Господи… Она ведь права.
Я всю жизнь стоял между ними.
И всегда выбирал её.
А Маша… Маша просто устала ждать».
Через неделю Ольга позвонила.
Её голос звучал спокойно, даже весело: — Ну что, как вы там?
Живы? — мама меня убьёт, — честно выдохнул Владимир. — Так я и думала, — усмехнулась Ольга. — Ну что, справляешься? — Не очень… — Привыкай.
Я ещё неделю здесь останусь. — Маш… — в голосе прозвучала мольба. — Возвращайся. — Нет, Володя.
Теперь ты должен сам.
И трубка оборвалась.
Ирина Васильевна стояла в дверях, слушая обрывки разговора.
Поджав губы, холодно сказала: — Она тебя бросила.
А я — всегда рядом.
Запомни это.
Впервые в жизни Владимир посмотрел на мать не как на «родного человека», а как на женщину, которая всю жизнь принимала решения за него.
И вдруг осознал: если сейчас он не изменится — потеряет всё.
Прошла ровно неделя.
Ольга пришла домой поздним вечером — не из-за тоски, а чтобы забрать документы и ноутбук.
Она тихо распахнула дверь и застыла на пороге.
