Я специально всё рассказала. — Вы поступили правильно. — Знаю.
Но она моя сестра.
Мне её жаль.
Хотя сама виновата.
Сегодня утром Олег сказал: — Мама устроилась на работу. — Я в курсе.
Тётя Ольга упоминала об этом. — Думаешь, стоит поговорить с ней? — Олег, решай сам.
Это ведь твоя мать.
Он задумался: — Я не готов её простить.
Но, возможно, со временем…
Если она действительно изменится.
Я кивнула, осознавая, что несмотря на обиду, она всё равно его мать, и полностью разорвать эту связь он не сможет, однако теперь между ними лежит правда, которая всё изменила — доверие разрушено, иллюзия заботливой и нуждающейся матери рассеялась, и восстановить это будет крайне сложно, если вообще возможно.
Позавчера встретила Тамару Сергеевну в магазине.
Она проходила мимо, заметила меня и отвернулась.
Я позвала: — Тамара Сергеевна.
Она остановилась и обернулась.
Её лицо было исхудалым, глаза — печальными: — Ты довольна?
Ты разлучила меня с сыном. — Вы сами себя отдалили.
Обманом. — Я просто хотела жить для себя!
Всю жизнь трудилась, на себя не тратила, сына растила!
Неужели я не заслужила отдых?! — Заслужили.
Но не за счёт других.
Вы могли бы честно сказать: хочу отдохнуть, помогите.
Мы бы поддержали.
Но вы прибегали к обману, вытягивали деньги, притворялись нуждающейся, хотя сами жили на два дохода.
Она стояла, опустив голову.
Потом тихо произнесла: — Я правда считала, что имею на это право.
Что сын мне должен. — Никто никому ничего не должен.
Помощь — это не обязанность.
Это подарок.
И его нельзя вымогать обманом.
Она кивнула и ушла.
Я смотрела ей вслед, ощущая странное сочетание жалости и облегчения — жалости к женщине, которая так исказила понятие материнства, что решила, будто вправе обманывать собственного сына ради своего комфорта, и облегчения от того, что правда открылась вовремя, прежде чем мы потратили все сбережения, до рождения ребёнка, который бы страдал из-за постоянных финансовых проблем, вызванных жадностью свекрови.
Вчера вечером Олег сказал: — Я думал о маме.
Хочу встретиться.
Поговорить. — Ты готов? — Не знаю.
Но она всё же мать.
Я не хочу порвать отношения с ней навсегда.
Просто хочу, чтобы между нами была честность. — Тогда встречайся.
Но без денег. — Конечно.
Больше ни копейки, пока она не докажет, что изменилась.
Он обнял меня: — Спасибо, что терпела.
Спасибо, что не настаивала на разрыве с ней раньше времени.
Ты дала мне самому увидеть правду. — Правда всегда выходит наружу.
Рано или поздно.
Сегодня днём Олег встретился с матерью в кафе.
Вернулся через два часа, уставший: — Как прошло? — спросила я. — Она извинялась.
Плакала.
Говорила, что осознала ошибку.
Обещала больше не лгать. — Ты поверил? — Хочу верить.
Но проверю время.
Сказал, что готов общаться, но финансово помогать не будет, пока не убедится, что она действительно изменилась.
Работает, живёт по средствам, не пытается манипулировать. — Как она отреагировала? — Кивнула.
Сказала, что понимает.
Попросила просто не вычёркивать её из жизни. — И что ты ответил? — Что не вычёркиваю.
Но доверие нужно восстановить заново.
Я обняла его, радуясь, что он наконец научился отделять любовь к матери от слепого подчинения её желаниям, понял, что можно любить и при этом устанавливать границы, не позволять манипулировать собой, не давать себя использовать, и что настоящая материнская любовь не требует обмана, а строится на честности и уважении.
Прошла неделя после их встречи.
Тамара Сергеевна больше не просила денег.
Звонила Олегу раз в три дня, интересовалась, как у него дела, рассказывала о работе.
Он отвечал кратко, сдержанно, но без грубости.
Позавчера она попросила разрешения зайти в гости.
Олег посмотрел на меня с вопросом.
Я кивнула: — Пусть приходит.
