Алексей. — Ну как, королева плантаций?
Как поживают твои владения?
Дети уже освоились с местной живностью?
Гадюк там не встретилось?
Его голос лился ядовитым медом. — У нас всё хорошо, Алексей.
Воздух просто замечательный.
Я старалась говорить спокойно и ровно, чтобы не дать ему повода для дальнейших насмешек.
Но он был настоящим мастером психологического давления. — Я же беспокоюсь, Оля.
Ты же понимаешь, что детям нужны нормальные условия.
Интернет, школа, сверстники.
А не эта… первобытная община.
Это безответственно с твоей стороны.
Я закрыла глаза.
Он попадал прямо в цель.
В мой материнский страх. — Я могу всё исправить.
Тебе достаточно одного звонка, — он понизил голос, делая его ласковым. — Признай, что ошиблась, что это была неправильная затея.
Я пришлю машину.
Это был его излюбленный ход.
Выставить меня безрассудной, неспособной принимать правильные решения, а потом появиться в роли спасителя.
— Нам не нужна твоя машина.
И твоя помощь тоже. — Как хочешь.
Только потом не жалуйся в опеку, когда они придут проверять условия, в которых ты держишь моих детей.
Он прервал разговор.
Руки слегка дрожали.
Я вышла на крыльцо.
Воздух был чист и прохладен, пах травами и лесом.
Но слова Алексея словно липкий яд отравляли всё вокруг.
На следующий день мы начали разбирать участок.
Работа оказалась ужасно тяжелой.
Колючие заросли, крапива, корни, похожие на змей.
К полудню добрались до сарая.
Внутри, среди старых вещей, я обнаружила разложившийся ящик.
В нем лежали пожелтевшие документы.
План участка, но гораздо более подробный, чем в официальных бумагах.
И несколько тетрадей, исписанных аккуратным почерком.
Это были дневники Семёнова, того самого геолога.
А в самом центре участка, очищенном от бурьяна, стоял он.
Колодец.
Он не был развалившимся, как утверждал Алексей.
Крепкий сруб из потемневшего от времени дуба, массивный ворот, тяжёлая деревянная крышка.
Мы с Иваном с трудом подняли её.
Вниз уходила чёрная, сырая бездна. — Мам, он глубокий, — сказал Иван, бросая вниз камешек.
Звука падения мы так и не услышали.
Именно в этот момент, глядя в эту бездонную тьму, я поняла, что Алексей ошибся.
Он думал, что загнал меня в яму.
А на самом деле подарил ключ.
И я была готова повернуть его, сколько бы это ни стоило.
Ночи напролёт я сидела с дневниками Семёнова при тусклом свете лампы.
Тетради пахли пылью и сырой землёй.
Сквозь геологические термины, схемы пластов и расчёты проступала нечто иное.
Навязчивая идея.
Семёнов не искал воду.
Он строил не колодец, а шахту-схрон.
На одной из страниц я наткнулась на выделенную красным фразу: «Глубина 17.
Ложный короб.
Главный груз ниже».
И рядом пометка: «Право собственности на землю — значит право на её недра.
Специально уточнял у юристов, заключение прилагается.
Нотариус заверил.
Моё — значит моё.
Навсегда».
Утром на участок въехала незнакомая машина.
А следом — блестящий чёрный внедорожник Алексея.
Он не обманул.
Из первой машины вышли две женщины в строгих костюмах.
