Второй удар.
Третий.
А затем раздался непрекращающийся и яростный грохот.
Но она уже не обращала на это внимания.
Она поднялась и направилась в спальню.
Пришло время завершить уборку.
Стук в дверь прекратился.
Однако тишина так и не воцарилась.
Грохот просто сместился под окна.
Теперь он вопил.
Его голос, искажённый расстоянием и гневом, отражался от стеклопакетов, пытаясь прорваться внутрь.
Это был уже не мужской крик, а вопль раненого, загнанного в угол зверя — бессвязный поток угроз, обвинений и оскорблений.
Он рычал, что она пожалеет, что она больна, что всю жизнь он потратил на неё.
Тамара слушала это, стоя посреди спальни.
Этот шум больше не касался её.
Он был где-то там, снаружи, в иной реальности, к которой она больше не имела никакого отношения.
Она подошла к большому встроенному шкафу и с усилием сдвинула тяжёлую зеркальную дверь.
Это была его половина.
Аккуратно сложенные стопки джинсов, рубашки, развешанные на плечиках, полка со свитерами.
Все это составляло часть общей, привычной картины, которая ещё вчера казалась нерушимой.
Её движения были спокойными, без суеты.
В них была странная, почти медитативная размеренность, как у человека, выполняющего давно знакомую и необходимую работу.
Она взяла с антресолей несколько больших чёрных мусорных мешков, подобных тем, что используют для строительных отходов.
Распахнув первый, она подошла к полке с его рубашками.
И начала методично, одну за другой, срывать их с вешалок и закидывать в мешок.
Дорогие, отглаженные ею же рубашки сминались и исчезали в чёрной полиэтиленовой пасти.
Затем полетели джинсы, футболки, нижнее бельё.
Она не сортировала, не разбирала.
Просто выгребала всё, что принадлежало ему, освобождая пространство.
Второй мешок наполнился его обувью — беговыми кроссовками, тяжёлыми зимними ботинками, парадными туфлями.
В третий попала его электроника: игровая приставка, которую он любил больше всего, коллекция джойстиков, наушники, зарядные устройства, внешний жёсткий диск с его фильмами и играми.
Она работала без злобы, с холодным, отстранённым упорством.
Она не уничтожала его вещи.
Просто избавлялась от них, словно от хлама, который слишком долго занимал место в её доме.
Игорь под окнами уже охрип.
Его крики превратились в хриплое бормотание.
Увидев свет на балконе, он замолчал и поднял голову.
Наверное, он подумал, что она наконец сдалась.
Что сейчас она ему что-то крикнет в ответ, возможно, даже бросит ключи.
В его позе на мгновение мелькнула надежда.
Тамара вышла на балкон, волоча за собой первый, самый тяжёлый мешок с одеждой.
Ночной воздух был прохладным и влажным.
Она подошла к перилам.
Игорь внизу смотрел на неё, задирая голову.
Их взгляды встретились на долю секунды через разделявшую их пустоту в пять этажей.
Затем она развязала узел и, перевернув мешок, начала вытряхивать его содержимое.
Его жизнь, его аккуратно сложенные привычки, его стиль — всё это посыпалось вниз, как дождь.
Рубашки и футболки планировали в свете фонарей, словно подбитые птицы.
Джинсы падали тяжёлыми, безвольными комками.
Весь его гардероб в одно мгновение превратился в мусор, разбросанный по газону, асфальтовой дорожке и капоту соседской машины.
На несколько секунд во дворе воцарилась абсолютная, звонкая тишина.
Игорь стоял с открытым ртом, не в силах поверить в происходящее.
А затем его прорвало.
Это был уже не крик, а вой, полный бессильной, животной ярости. — Ты… Ты что творишь, тварь?!
Ты с ума сошла?!
Я тебя убью!
Но его слова были всего лишь звуком.
Тамара, не обращая на них внимания, зашла в квартиру, взяла второй мешок и вернулась.
Вниз полетела его обувь, шлёпаясь о землю глухими, финальными ударами.
Затем настала очередь электроники.
Он с ужасом наблюдал, как его любимая приставка, его сокровище, падает вниз и с сухим треском разбивается на куски об асфальт.
Она опустошила все мешки.
Когда последняя вещь — какая-то одинокая перчатка — покинула балкон, она не произнесла ни слова.
Просто постояла ещё мгновение, глядя сверху вниз на плоды своих действий.
На мужчину, который ползал по грязному газону, в панике собирая то, что осталось от его прежней жизни, и бормоча проклятия.
Затем повернулась и ушла в глубь своей теперь уже пустой и абсолютно тихой квартиры.
Приговор был выполнен…
