Ей, наверное, со мной скучно.
Она — словно пламя.
А я — вода.
Страшусь даже шипнуть рядом, чтобы не испариться.
Проще хранить молчание.
Пусть думает, что у меня всё в порядке.
Лишь бы она была спокойна.
Но она не могла успокоиться.
Её раздражало его спокойствие.
Она принимала его заботу за безразличие.
Дверь вновь распахнулась.
На пороге стояла Тамара с пакетом из магазина. — Мам, ты всё ещё сидишь?
Я тебе кефир принесла.
Она включила свет.
Яркая лампа выхватила из полумрака растрёпанную Людмилу Сергеевну на полу и разбросанные вокруг дневники.
— Господи, что это за макулатура?
Ты решила ещё и хлам по дому собрать? — Это не хлам.
Это… папино.
Тамара приблизилась и с сомнением взяла одну из тетрадей.
Пробежала взглядом по строкам.
Её брови приподнялись. — «Заметки о разведении фиалок»?
Серьёзно?
Папа и фиалки?
Мам, ты чего.
Он же цветы на дух не переносил.
Вечно ворчал, когда ты очередной горшок приносила. — Он не ворчал, — тихо, но решительно сказала Людмила Сергеевна, глядя на дочь. — Он просто делал вид. «12 апреля.
Подарил Вере фиалку.
Сказал, что сдачу в магазине дали.
Сам же объехал три рынка, искал именно этот сорт — «голубой дракон».
Она так радовалась.
Когда она улыбается, я хочу купить все рынки.
Главное, чтобы не узнала, как долго я выбирал.
Скажет, что ерундой страдаю». — Ой, мам, перестань, — отмахнулась Тамара, кладя тетрадь на место. — Нашёл чем заняться на пенсии.
Писаниной всякой.
Лучше вставай, пойдем ужинать. — Он не на пенсии это писал.
Он писал всю жизнь.
Про нас.
Про тебя.
Тамара глубоко вздохнула.
Тот самый вздох, который говорил: «мама опять за своё». — Мам, я всё понимаю, тебе тяжело.
Но не стоит выдумывать.
Папа был простым, хорошим человеком.
Он не был писателем или тайным героем.
Он просто жил.
Работал на заводе, смотрел телевизор и молчал.
Таким мы его и любили.
Зачем сейчас что-то придумывать?
Слова дочери ударили, словно пощечина. «Простой мужик». «Смотрел телевизор и молчал».
Это казалось таким несправедливым.
Так ужасно неверным.
— Ты ничего не понимаешь. — Нет, это ты не понимаешь! — повысила голос Тамара. — Ты сидишь в пыли и читаешь какие-то старые каракули, вместо того чтобы принять реальность.
Хватит делать из него того, кем он никогда не был!
Это нездорово!
Людмила Сергеевна медленно поднялась с пола.
Колени затекли, но она не обращала внимания.
Она смотрела на свою дочь — взрослую, уверенную в своей правоте.
И с ужасом видела в ней себя.
Ту себя, которая полвека смотрела на мужа и не замечала ничего.
Она молчала.
Взяла в руки последнюю, самую тонкую тетрадь.
Открыла её.
И застыла.
Потому что почерк в ней отличался от его.
Аккуратные, почти каллиграфические буквы принадлежали женщине.
А на первой странице было написано: «Для моего Виктора.
В память о наших встречах».
Тамара не договорила, заметив, как побледнело лицо матери.
Она последовала за её взглядом и увидела незнакомый почерк. — А это что ещё? — шагнула вперёд и попыталась взять тетрадь. — Дай сюда.
Людмила Сергеевна отшатнулась.
Движение было резким, почти враждебным. — Не трогай. — Ну всё, приехали, — с горькой улыбкой сказала Тамара. — Тайные поклонницы?
Мам, я же говорила, не лезь в его вещи.
Теперь будешь себя накручивать.
Она говорила это почти с облегчением.
Будто женский дневник подтверждал её слова: отец был обычным человеком со своими простыми, возможно, даже грязными секретами.
Этот образ ей был понятен.
Он казался лучше, чем тот святой образ, который мать начала лепить из него полчаса назад.
Людмила Сергеевна не слушала.
Она уставилась на первые строки. «20 января.
Виктор сегодня принес мне книги.
Сказал, что это поможет отвлечься.
Он такой… внимательный.
Смотрит не на мою болезнь, а на меня.
Единственный, кто до сих пор видит во мне человека, а не диагноз.
Мы говорили о звёздах.
Он знает названия всех созвездий.
Кто бы мог подумать».
Болезнь?
Созвездия?
Людмила Сергеевна помнила, как он пытался рассказывать ей о Орионе и Большой Медведице, когда они были молоды.
А она отмахивалась, говорила, что голова занята другим.
Пеленками, кастрюлями, жизнью.
— Мам, выбрось это, — настаивала Тамара. — Тебе только хуже сделается.
Людмила Сергеевна перевернула страницу. «5 февраля.
Приходил после работы.
Очень уставший.
Рассказывал про свою Веру.
