Анна расположилась на кухне и неспешно нарезала яблоко тонкими, почти прозрачными дольками, хотя изначально планировала просто его съесть.
Рука будто действовала сама по себе, а мысли ускользали куда-то вдаль, словно постоянно опаздывающий поезд — вроде бы он уже должен был прийти, но всё не появлялся.
За окном уныло капал дождь, капли барабанили по подоконнику, словно кто-то нетерпеливо стучал пальцами: «Ну что же, когда уже?». — Анна, — раздался голос Дмитрия из другой комнаты, — где мой ремень? — В шкафу, там, где всегда, — ответила она с усталостью. — Если за семь лет ты до сих пор не запомнил, где лежат твои вещи, то я уже не могу помочь.
Он лениво появился в дверном проёме кухни — футболка с растянутым воротом, брюки, больше похожие на домашние, чем на рабочие.
Выглядел он сейчас как подросток, которого выгнали из школы за двойку, но подростку это можно простить, а мужчине тридцати пяти — уже нет. — Ты стала злее, — пожал плечами он. — Совсем не такая, как раньше.
Анна фыркнула.
Раньше… Раньше в течение четырёх лет она тянула ипотеку одна, подрабатывала, экономила на отпусках, на себе, даже на еде, если честно.
А Дмитрий за это время успел сменить три места работы, и на последнем его уволили «по сокращению», хотя Анна понимала, что причина была в его характере.
Он нигде не задерживается, не любит подчиняться, зато любит жаловаться на несправедливость мира. — Я не злая, я просто устала, — сказала она, укушая кусочек яблока. — Это совсем разные вещи.
Дмитрий собирался что-то возразить, но его прервал звонок в дверь.
Звонок был коротким и уверенным, таким, какой могла нажать только одна женщина в этом мире — его мать. — О, мама пришла, — оживился он и поспешил в прихожую.
Анна автоматически подтянула на коленях домашние штаны и поправила волосы.
Она давно заметила: каждый визит свекрови превращается в испытание.
И неважно, что ты сделала — экзамен неизменно провален.
В дверях появилась Тамара Сергеевна — стройная, несмотря на свои шестьдесят лет, с вечной причёской «как из салона» и сумкой, будто она шла не в гости к сыну, а на приём в областную думу. — Ну что, мои дорогие, как у вас дела? — произнесла она с тем самым тоном, где за вежливостью прятался лёгкий оттенок презрения. — Привет, мам, — улыбнулся Дмитрий, подставляя щёку для поцелуя. — Заходи.
Она прошла внутрь и обвела взглядом квартиру, будто видела её впервые: стены, мебель, кухонный гарнитур.
Её взгляд был внимательным, словно хозяйским. — Ага… В целом неплохо, — подвела итог. — Только шторы надо бы поменять.
Эти дешёвые, серые… Они сразу всё портят.
Анна почувствовала, как внутри что-то ёкнуло.
Эти шторы она выбирала сама, три месяца копила деньги, чтобы приобрести нормальные, а не с рынка.
Они для неё были символом того, что квартира наконец-то начинает приобретать уют. — Мне они нравятся, — сухо ответила она.
Тамара Сергеевна прищурилась: — Ну, если тебе так… Но, знаешь, я ведь вкладывала сюда деньги.
Так что имею право высказываться.
Наступила пауза.
Дмитрий сразу отвернулся, притворившись, что изучает экран телефона.
А Анна замерла с ножом в руке. — Извините, — медленно обернулась к свекрови. — А какие именно деньги?
И вот здесь, в этой маленькой кухне, где пахло яблоками и свежим дождём, впервые прозвучало то, что разрушило невидимую преграду. — Ты разве не знала? — удивилась Тамара Сергеевна. — Первый взнос… Я же половину внесла.
Без моей помощи вы и не справились бы с ипотекой. — Мама, зачем ты… — попытался вставить слово Дмитрий, но голос у него прозвучал настолько жалко, что его никто не услышал. — Постой, — Анна отложила нож на стол. — Ты хочешь сказать, что четыре года я одна пахала, думала, что мы с Дмитрием делим всё поровну, а на самом деле ты тоже совладелица? — Совладелица — это громко сказано, — фыркнула Тамара Сергеевна. — Но вклад мой есть.
И я считаю, что имею право участвовать в решениях.
Например, менять шторы или переставлять кухню.
Ведь здесь и моя кровь.
Анна рассмеялась.
Смех получился резким и нервным, словно щелчок. — Ваша кровь?
Тамара Сергеевна, простите, но четыре года моя зарплата шла на оплату банковских услуг, а не ваша.
Я уж не говорю о том, что Дмитрий за это время больше бездельничал, чем работал. — Зачем так, — послышалось нытьё Дмитрия, — я ведь старался… — Старался? — Анна резко поднялась. — Ты даже не осмелился сказать правду!
Четыре года молчал.
А я пахала, как проклятая.
