И он ушёл в спальню.
Дверь с глухим хлопком захлопнулась.
Ольга осталась одна, сидя в тишине.
Аллегрова замолчала.
В комнате витал запах яблок и мёда, но настроение утра было совершенно иным — горьким.
Ольга устроилась на старом диване в гостиной и уставилась на экран телевизора, где шло очередное кулинарное шоу.
Молодая ведущая с голливудской улыбкой нарезала манго, рассказывая о простом и быстром приготовлении тунцового карпаччо. — Карпаччо, блин, — пробормотала Ольга и щёлкнула пультом. — Лучше бы научились готовить, а не только улыбаться на экране.
Она ощущала себя разбитой.
Нет, физически всё ещё держалась.
Но внутри словно вырвали кусок жизни.
Все эти годы — ради чего, зачем?
Чтобы в итоге услышать: «Жалко, значит, ты мне не семья».
Воспоминания нахлынули.
Как Виктор впервые привёл своих сыновей — Илью и Дениса.
Они сухо поздоровались, переминались в коридоре и уткнулись в телефоны.
Подаренные ей сладости остались нетронутыми на столе.
Виктор тогда сказал: — Подростки.
Что с них возьмёшь.
Они привыкают.
Потом были его родители — строгая мать с вечным упрёком в глазах, мол, сына увели, и отец, у которого карманы звенели не деньгами, а гайками, болтами и другой мелочёвкой из гаража.
И вот это — её «новая семья».
Которая брала, не спрашивая.
А она всё терпела, думая, что так надо, что это правильно.
Ольга вздохнула и набрала дочь — Елену.
Хотя бы с ней поговорить. — Мам, привет!
Как ты? — раздался бодрый голос. — Да вот… варю.
Пельмени.
Себе. — А Виктор где? — А где.
В обиде, говорит.
За детей платить не хочет. — Ну и правильно.
Мам, ты сама себя слышишь?
Зачем ты всё за него делаешь?
Он любит тебя или твой кошелёк?
Ольга замолчала.
Да, она это слышала.
Но внутри что-то всё равно сжималось.
Не привыкла быть «плохой», не умела отказывать. — Ладно, разберёмся, — пробормотала она. — Не будь тряпкой, мам.
Иногда лучше потерять мужчину, чем деньги, нервы и уважение.
Ольга улыбнулась.
Дочка в отца пошла — прямая, как стрела.
Тот тоже не церемонился — собрал вещи и ушёл к другой.
А она осталась, тянула Еленку одна.
И справилась.
Так чего же теперь бояться? — Боится, что снова останется одна, вот чего, — подумала она.
Тем временем Виктор всё ещё не появлялся из спальни.
Как обиженный школьник за двойку.
Вечером она разогрела ужин, поставила ему тарелку.
Но он не вышел.
Она убрала еду в холодильник.
И впервые села за стол одна.
Без угрызений совести.
На следующее утро его не было.
Он ушёл рано, не попрощавшись.
Оставил записку: «Уехал к Владимиру.
Нужно подумать.
Не жди.» Ольга уставилась на листок.
«Не жди?»
Она и не собиралась.
Но почему-то сердце дрогнуло.
Привычка — страшная вещь.
Она убрала записку, словно вырывала сорняк.
Потом заварила кофе, включила радио, распахнула окно.
Весна, птицы, мир вращается, а она — одна.
Но впервые это «одна» не пугало.
День прошёл в хлопотах.
Она привела в порядок шкаф, куда давно не заглядывала, избавилась от хлама, который «вдруг пригодится» — и не пригодился.
Стирала, мыла, словно вместе с этим очищая себя — от накопленной обиды, от привычки быть удобной.
К вечеру позвонила Тамара, подруга. — Ольгочка, я слышала, у тебя там шухер с мужем? — Да мелочи.
Хочет, чтобы я его детей содержала. — Ну ты даёшь.
Я бы уже в суд подала на алименты — моральный ущерб!
Обе рассмеялись.
И стало легче.
Смех — это жизнь.
А не сидеть, уставившись в стену.
На третий день Виктор не вернулся.
Ольга не звонила.
Не из гордости, а потому что вдруг поняла — зачем?
Её жизнь без него не остановилась.
Даже наоборот — впервые дышится свободно.
И нет трат.
Никаких внезапных просьб «одолжи до зарплаты», никаких гостей, никаких требований.
На четвёртый день он позвонил.
Голос звучал мрачно. — Ольг… я тут… ну, не мог бы ты меня забрать от Владимира.
