Ссоры не случилось.
Пока.
Но кошка вновь скрылась под диваном, а Тамара почувствовала, что атмосфера изменилась.
Слова звучали иначе.
Всё казалось чуждым.
Сначала она списывала это на весеннее обострение, нервы и звонки мамы с вопросами: «Как ты там, Тамарочка, не устаёшь?» Затем пришли счета — заметно выше привычных.
Потом пропали две пары серёжек.
А вместе с ними ушёл покой. — Тамарочка, я нашла шкатулку, старинную.
Думала выбросить.
А там — серёжки!
Не твои? — Мои.
Бабушкины и прабабушкины, — Тамара застёгивала халат на все пуговицы. — Они всегда лежали на виду.
Для меня — на виду. — Ой, извини, я же порядок наводила.
А у тебя тут… ну, не бардак, но и не порядок.
Тамара сжала зубы и улыбнулась.
Так всё и происходит — тихо, постепенно.
Сначала «наш дом», потом «не бардак», а через неделю — твои вещи в мусорном ведре, а ты — в очереди к врачу с тревожным расстройством.
Игорь стал приходить поздно, молча есть, уткнувшись в телефон.
Иногда говорил, что едет к брату, который, по слухам, снова оказался в вытрезвителе.
В понедельник Тамара возвращалась домой медленно, мечтая лишь о нескольких минутах тишины.
Квартира встретила её непривычным спокойствием.
На кухне — пусто.
В спальне — чужие носки на подоконнике и картонная коробка с надписью: «Украшения Тамары». — Игорь! — позвала она. — Ты дома?
Ответа не последовало. — Нина Сергеевна? — Я здесь! — донёсся голос из ванной. — Только не заходи, я крашусь!
Сидела, словно дура, с краской на голове.
Тамара стояла в дверях и понимала: момент, когда можно было всё остановить, упущен.
Она подошла к коробке так осторожно, словно боялась, что даже воздух выдаст её.
Внутри лежала шкатулка.
Та самая, с вензелями, но теперь пустая.
На дне — бумажка.
Квитанция из ломбарда. «Серебряные изделия — 18 000».
Никаких имён, никаких вопросов.
Она долго стояла, словно приросла к полу.
Затем телефон ожил — звонок от Игоря. — Алло? — Тамара, привет.
Я маме сказал — ты не против, если мы с братом твою машину возьмём на пару дней?
У него собеседование, а мне… ну, сам понимаешь.
Ты всё равно не ездишь.
Мы потом заправим.
И коврики почистим. — Машину? — Ну да.
Ключи на крючке висят.
Мы уже, кстати, взяли.
Ты не против?
Она опустилась на стул.
Молча.
Глаза горели — словно кто-то под ногти вставил спички и поджёг. — Игорь… — голос был ровным, слишком ровным. — А не хочешь ещё и квартиру брату переписать?
Чтобы уж совсем всё по-честному.
А я с балкончика им буду махать: «Удачи, парни!» — Тамара, ну ты что… Не перегибай.
Это же временно.
Потом всё вернём.
Зачем тебе драма? — Драму я устрою, когда узнаю, кто продал мои серьги.
