Наступил решающий момент.
У Владимира появился единственный шанс.
Один единственный.
Он мог сделать шаг вперёд, встать рядом с женой, встретить взгляд сестры и сказать: «Ты ошибаешься. Убирайся».
Он имел возможность искупить свою трусость одним мужским поступком.
Однако он этого не сделал.
Его глаза метались между женой и сестрой, лицо покрылось потом, губы задрожали в попытке подобрать слова, которые устроили бы всех. — Ну что вы, девочки… Давайте не будем… — пробормотал он, делая жалкий жест примирения рукой. — Ирина, Анна погорячилась. Анна, Ирина устала после дороги… Мы же семья, нам нужно… нужно как-то договориться… Все должны успокоиться… Этого было достаточно.
Это оказалось хуже, чем прямое «да».
Этот бормот, трусливое стремление спрятаться между двумя женщинами, неспособность выбрать чью-либо сторону, которая по сути и была решением, — всё это стало для Ирины точкой невозврата.
Она взглянула на него ещё на мгновение, но в её глазах уже не было мужа, лишь пустота.
Абсолютный ноль.
Молча, не произнеся ни слова, она развернулась и вышла из комнаты.
Её шаги звучали твёрдо и размеренно.
Анна с победной усмешкой решила, что невестка ушла, признав своё поражение.
Владимир с облегчением выдохнул, надеясь, что буря утихла.
Но они оба ошиблись.
Спустя минуту Ирина вернулась.
В руках она держала тяжёлую деревянную шкатулку, украшенную лаком и бархатом.
Владимир сразу же её узнал.
Его лицо вытянулось, отразился настоящий, звериный страх.
Внутри шкатулки находилась его единственная страсть, его гордость — коллекция швейцарских часов, которую он собирал почти десять лет.
Каждый экземпляр был приобретён на премию, на сэкономленные средства, предметом длительных изучений и предвкушений.
Не обращая на них внимания, Ирина подошла к открытому окну. — Ирина, не надо! — вскрикнул Владимир, бросаясь к ней.
Но было уже поздно.
Она раскрыла шкатулку.
Первой в её руке оказалась тяжёлая стальная хронограф на массивном браслете.
На мгновение в полированном металле отразился свет люстры. — Тебе тоже слишком много всего, Владимир, — произнесла она спокойно, глядя ему прямо в глаза.
И с этими словами отпустила часы.
Они заблестели в оконном проёме и исчезли. — Ты что творишь, дура?! — закричала Анна, поняв, что происходит.
Ирина взяла следующий экземпляр.
Изящные, на кожаном ремешке. — Анна права.
Нужно делиться.
Это всего лишь вещи, помнишь? — её голос звучал ровно, как у хирурга во время операции.
Часы полетели вниз.
Владимир застыл, охваченный ужасом.
Он наблюдал, как его сокровища, его единственное настоящее увлечение, один за другим падают с восьмого этажа.
Он был парализован.
Каждое движение руки Ирины было словно удар под дых.
Он видел, как исчезают его гордость, статус, маленькие мужские радости.
Когда последний, самый ценный экземпляр с золотым ободком покинул шкатулку, Ирина аккуратно закрыла пустую коробку и поставила её на подоконник.
Затем она обернулась к застывшим родственникам. — А теперь вы оба.
Вон из моего дома.
Она приблизилась к ним, и в ней проснулась неожиданная, холодная сила.
Она схватила оцепеневшего Владимира за рукав его нелепой футболки, а Анну — за локоть и с силой потащила их к выходу.
Они не оказывали сопротивления, ошеломлённые и подавленные её поступком.
Она вытолкнула их на лестничную площадку, словно двух провинившихся щенков.
Перед тем как закрыть дверь, она посмотрела в искажённое от ярости и бессилия лицо Анны, которая наконец обрела дар речи и начала что-то шипеть. — Видишь? — перебила она её. — Он действительно выбрал семью.
Но теперь его семья — это ты.
Дверь закрылась.
Без шума.
Просто и окончательно.
Ирина повернула ключ в замке, и чёткий щелчок стал последним звуком в этой истории…
