Он рассчитывал услышать крики, упрёки, разбитую посуду — всё то, что было привычно и на что он мог бы ответить в ответ.
Но холодное, деловое указание выбило у него почву из-под ног.
Он пристально смотрел на жену с её непроницаемым выражением лица и впервые за долгие годы ощутил настоящий страх. — Ирина, пожалуйста, успокойся, — пробормотал он, делая шаг навстречу.
Голос звучал вкрадчиво и жалобно. — Всё не так, как ты полагаешь.
Я не давал ей никакого разрешения… Просто… она умеет так говорить… Он замолчал, потому что она не сдвинулась с места и не изменила выражения лица.
Она молча ждала, и это ожидание оказалось страшнее любого допроса.
Ему пришлось продолжать, раскрывая всю неприятную правду, которую он надеялся скрыть. — Она позвонила через пару дней после того, как мы уехали.
Спросила про кофемашину.
Сказала, что у неё гости, а старая сломалась. «Иринка всё равно на море, пьёт коктейли, ей не жалко будет».
Что я мог ей ответить? «Не трогай»?
Чтобы потом месяц не разговаривать?
Я просто сказал: «Ладно, только будь осторожна».
Он замолчал, надеясь на какую-нибудь реакцию.
Но Ирина молча смотрела на него.
Её взгляд обнажал его, заставляя чувствовать себя ничтожным. — Потом был звонок по поводу шубы, — он сглотнул, голос стал ещё тише. — У её подруги свадьба в ресторане.
А у Анны только осенняя куртка.
Она начала жаловаться, что мы отдыхаем с размахом, а она мерзнет, что твоя шуба всё равно висит без дела, моль её скоро съест. «Ты же не жмот, Владимир?
Не дашь сестре замёрзнуть?».
Я устал, Ирина, мы только что с пляжа вернулись, я просто хотел, чтобы она оставила меня в покое.
Я сказал: «Бери, только потом верни».
Он зажмурился, как ребенок, ожидающий наказания.
Пересказывая эти разговоры, он сам понимал, насколько трусливо и глупо они звучат.
Он видел, как сестра постепенно и нагло переходила все границы, а он, словно размазня, уступал, лишь бы не создавать конфликт и не портить себе отпуск.
— А насчёт вещей… она звонила в последний раз.
Сказала, что убиралась в нашем шкафу. «Там столько ненужного, Ирина это и не носит.
Я нашла женщину, которая готова купить пару сумок.
Деньги вам верну, будет на сувениры».
Она убедила меня, что делает нам одолжение!
Что освобождает место!
Говорила, что мы живём слишком роскошно и нужно быть проще… С каждым его словом лицо Ирины оставалось неподвижным, но внутри неё что-то затвердевало, превращаясь в ледяной гранит.
Он не просто был обманут.
Он стал соучастником.
Он стоял на страже, пока сестра обносила их дом.
Он променял её доверие, их общее пространство, её личные вещи на своё сиюминутное спокойствие.
Он слышал в трубке, как его жену называют транжирой и барахольщицей, и молчал, лишь бы сестра была довольна.
Владимир закончил свой жалкий рассказ и наконец осмелился взглянуть ей в глаза.
Он ждал приговора.
И он его получил, но совсем не тот, на который надеялся. — Ну почему ты так взволновалась? — произнёс он с последней надеждой. — Это же просто вещи… Мы всё вернём.
В этот момент Ирина развернулась и без слова вышла из спальни.
Ни звука.
Владимир с облегчением выдохнул.
Он подумал, что буря утихла, что она ушла на кухню прийти в себя.
Он услышал её шаги.
Но она не вернулась.
Выйдя в коридор, он увидел её у плиты.
В руках она держала большую кастрюлю с остывшим борщом, который Анна любезно приготовила «братику на возвращение».
Она подошла к нему очень близко.
Он смотрел на неё и на кастрюлю, не понимая, что происходит.
А затем, с тем же спокойным и сосредоточенным лицом, без лишних движений она плавно и методично вылила всё содержимое на его голову.
Холодная, жирная жидкость стекала по волосам, лицу, заливая глаза и рот.
Крупные куски варёной капусты и свёклы прилипали к щекам и застревали в воротнике дорогой рубашки для отпуска. — Ты предал меня ради прихотей своей наглой семьи, — произнесла она ровным голосом, наблюдая, как со его подбородка на пол капает свекольный сок.
Затем поставила пустую кастрюлю на пол и просто указала пальцем на входную дверь.
Прошёл не более часа.
Владимир, униженный и пахнущий остывшим борщом, очевидно, успел съездить к сестре, выслушать дозу её ядовитого сочувствия и вернуться обратно, ведомый ею, словно бык на убой.
Когда раздался резкий и требовательный звонок в дверь, Ирина даже не вздрогнула.
Она этого ожидала.
