Потом она кивнула. — Видела.
Только мельком.
Это была девушка.
Молодая.
В светлой куртке.
Постояла у подъезда, будто колебалась.
А затем положила тебя — и быстро ушла. — Вы её знали? — Нет.
А через месяц продали квартиру на первом этаже.
Там раньше жила одна… Света.
По-моему, Коваленко. — Коваленко… — Да.
Похоже, именно она.
Жила одна, а потом исчезла.
Это имя он стал искать.
Сначала в интернете.
Затем — в социальных сетях.
Потом нашёл совпадение — Наталья Коваленко, 42 года, Корсунь-Шевченковский, работает в торговом центре, замужем, двое детей.
Глядя на фотографию, его сердце сжималось.
Волосы светлые.
Лицо казалось знакомым.
Или хотелось, чтобы оно было знакомым.
Он не рассказывал Елене, куда направляется.
Просто сказал: — Мне нужно завершить одно дело.
И отправился в путь.
Корсунь-Шевченковский встретил его тишиной.
Частный дом, палисадник, велосипед у крыльца.
Он постоял несколько минут.
Затем позвонил в дверь.
Открыла женщина в домашней кофте.
Без макияжа.
Рядом мелькнула девочка лет восьми. — Здравствуйте.
Вы… Наталья Коваленко? — Да.
Что-то случилось? — Меня зовут Алексей.
Мне шестнадцать.
Я… думаю, вы моя мать.
Наталья побледнела.
Сначала растерялась, потом резко повернулась вглубь дома: — Иди, доченька, в комнату.
Я скоро подойду.
Девочка ушла.
Слово «мать» словно раскололо воздух.
Женщина опустила взгляд и тихо произнесла: — Проходи.
Только… давай тихо, хорошо?
Они вошли в кухню.
Маленькую, уютную.
На столе — кружка с остывшим чаем, блюдце с надкусанным печеньем. — Алексей… — начала она. — Тебя зовут Алексей? — Да. — Ты… как меня нашёл? — Через людей, архивы, через свидетельство.
Я искал долго.
Она прикрыла лицо руками. — Я не знала, что ты жив.
То есть… надеялась.
Но… никогда не искала.
Боялась.
Он смотрел на неё.
Она — живая.
Рядом.
Красивая.
И такая чужая. — Почему? — Мне было девятнадцать.
Родители выгнали, когда узнали.
Я осталась одна.
Денег не было.
Работы — тоже.
Беременность шла тяжело.
Роды — ещё хуже.
И я… сорвалась.
Не знала, как дальше жить. — Но ты же родила, — голос Алексея дрожал. — Значит, могла. — Родила — да.
А потом… — она замолчала. — Ты всё время плакал.
Болел.
Я не справлялась.
Думала, если оставлю — кто-нибудь заберёт.
Это будет лучше.
Я… я дура.
Тогда — дура. — Ты бросила меня на улице, в мороз минус восемнадцать, — спокойно сказал он.
Она всхлипнула.
В глазах — слёзы.
Но не истерика.
Тихая боль. — Я не прошу прощения.
Потому что не заслуживаю.
Но я рада, что ты жив.
И что… вырос. — Ты не искала меня все эти годы. — Зачем мне было искать тебя, если я сама тебя оставила?
