Февральская ночь была такой холодной и прозрачной, что казалось, сам воздух застыл от мороза.
Дворник Игорь шагал вдоль панельного дома, плотно застегнув воротник куртки и слегка сжимаясь от холода.
Под его ногами хрустел снег, а фонари лениво освещали пустырь, где недавно дети строили снежную крепость.
Он свернул за угол и внезапно остановился.
На скамейке возле подъезда кто-то лежал.
Тёмная фигура, свернутая и неподвижная. — Вот это да, — пробормотал он. — Наверное, бомж…
Но подойдя ближе, Игорь отпрянул.
Это был ребёнок.
Младенец.
Закутанный в одеяло и тёплую кофту, с ресницами, слипшимися от холода.
Щёки у малыша были розовые от мороза, а нос — ярко-красный.
Но он дышал. — О, Господи… — прошептал дворник и уже через несколько минут мчался в сторону отдела полиции, держа ребёнка на руках, словно маленькое, дрожащее сокровище.
При нём не было никаких документов.
Ни записки.
Ни имени.
Лишь голубой слюнявчик с медвежонком. — Назовём его Алексей, — сказала медсестра, которая принимала малыша.
Так началась его история. — Он ни на кого не похож, — перешёптывались нянечки. — Ни русский, ни кавказец.
Главное — чтобы был здоров.
Если мать не объявится, возможно, кто-то усыновит.
Мать так и не появилась.
Прошли месяцы.
Год.
Два.
Алексей рос тихим, необычно внимательным мальчиком.
Он редко плакал и не тянулся к взрослым.
Никому.
Даже к доброй няне Марине, которая носила его на руках и пела: «Спи, мой мальчик, усни…»
Он засыпал, но не обнимался.
Будто в его маленьком теле уже поселилось глубокое недоверие.
К четырём годам он говорил очень хорошо, знал буквы и строил из кубиков сложные башни. — Умный будет, — говорила Марина. — Только в глазах… как в бездонном колодце.
Глубокий и непостижимый.
В детском доме с ним проблем не возникало, но и друзей у него не было.
Однажды воспитательница Тамара Ивановна пригласила детского психолога в группу, и та долго сидела напротив Алексея, внимательно наблюдая. — Он боится любви, — сказала специалистка. — И закрывается молчанием.
В семь лет Алексея впервые взяла настоящая семья.
Молодая пара, добрая и приветливая.
Ему купили машинку, повели в парк, угостили мороженым.
Но на четвёртый день он устроил истерику в магазине — бросил банку йогурта и обозвал женщину «чужой тёткой». — Я не просил вас меня забирать, — кричал он. — Отстаньте!
Я вам не нужен!
На следующий день его вернули обратно. — Простите… Мы не справимся… он не хочет.
Алексей не плакал.
Он просто лёг в кровать, закрыл глаза и молчал три дня.
Ни с кем не разговаривал.
Даже с воспитателями.
Время шло.
Когда Алексею исполнилось восемь, ему сообщили, что скоро приедут взрослые серьёзные люди — познакомиться с ним. Он лишь пожал плечами: — Пусть приходят.
Мне всё равно.
В первый раз пришла Елена.
Женщина около сорока лет, в пальто с поясом, с усталыми, но добрыми глазами.
В руках у неё была книга. — Привет, Алексей.
Я принесла тебе «Маугли».
Хочешь, почитаем вместе? — Я сам умею, — буркнул он, не поднимая взгляда. — Отлично.
Тогда я посижу рядом.
Мне просто нравится быть рядом с тем, кто читает.
Он взглянул на неё с недоверием.
Она не умилялась и не сюсюкала.
Просто села на скамейку и молчала.
Через три дня она пришла снова.
Потом пришла уже с мужем — Владимиром.
Он был высоким, спокойным, говорил негромко.
Не задавал глупых вопросов. — Зачем вы хотите меня взять? — спросил Алексей. — Не можете иметь детей?
Елена не обиделась. — Нет, не можем.
Но даже если бы могли — мы бы хотели именно тебя.
Потому что ты… ты нам понравился. — Я трудный. — И мы не сахар.
Значит, мы подойдём друг другу.
Оформление усыновления прошло быстро.
Алексей не возражал.
Только в первый день, когда ехали в машине из детдома, сказал: — Я не ваш.
Вы понимаете это? — Конечно, — ответил Владимир. — Мы тебя усыновляем, а не покупаем. — Вы же не знаете, какой я на самом деле.
Елена повернулась к нему: — А ты знаешь, какой ты?
Тогда расскажи.
Я буду слушать.
Он промолчал.
В его глазах мелькнула тень страха.
Первые дни в новой семье были тихими.
Подозрительно тихими.
Он аккуратно ел, мыл посуду без напоминаний, складывал вещи на место.
