Серебристый автомобиль с кожаным салоном, автозапуском и камерами кругового обзора полностью соответствовал мечтам Тамары.
Она села за руль, завела двигатель и впервые за неделю ощутила нечто похожее на радость.
Однако это чувство было каким-то хрупким, с оттенком боли.
На следующий день мать позвонила Алексею.
Тамара слушала разговор из соседней комнаты. — Больше не приходите к нам, — говорила Наталья Ивановна холодным тоном. — Раз она настолько жадная, что не может помочь родным без требования вернуть все до копейки.
Владимир с Ольгой обижены на неё.
Я тоже.
Ты, Алёшка, конечно, заходи сам, ты всегда желанный гость.
А её можешь оставить дома.
Алексей что-то пробормотал в ответ и повесил трубку.
Тамара стояла в дверях, глядя на него. — Значит, теперь я изгой. — Они обижены, — пожал он плечами. — Что ты хотела? — Я хотела, чтобы мне вернули мои деньги, — уселась на диван Тамара. — Это так много? — Тамара, они же не отказывались возвращать.
Ты просто требовала сразу.
Могла бы подождать. — Могла.
Но почему именно я должна была?
Это был долг с конкретным сроком возврата.
Я имела полное право потребовать свои деньги, когда они мне понадобились. — Имела, — кивнул Алексей. — И теперь вся семья на тебя обижена.
Стоило ли это того?
Тамара задумалась.
Новая машина стояла во дворе, блестя и радуя глаз.
Деньги вернулись.
Но внутри что-то разрушилось.
Какое-то шаткое равновесие, иллюзия того, что семья мужа — это и её семья тоже. — Знаешь, Алексей, — сказала она медленно, — может, это и не стоило.
Но я поняла кое-что важное. — Что именно? — Что для твоей семьи я так и останусь чужой.
Пока я даю деньги, помогаю, соглашаюсь — я своя.
Но стоит мне попросить что-то обратно, защитить свои интересы — сразу становлюсь жадной чужачкой.
И ты… — она посмотрела на него с грустью, — ты тоже так считаешь.
Просто не говоришь об этом вслух. — Я так не думаю, — пробормотал он, но голос звучал неубедительно. — Думаешь, — покачала головой Тамара. — Иначе ты бы защитил меня сразу.
За столом у твоей мамы.
Сказал бы, что я права.
Что это мои деньги и моё право их требовать.
Но ты молчал.
Потому что для тебя спокойствие в семье важнее справедливости для жены.
Он промолчал.
И это молчание стало для Тамары признанием.
Они прожили вместе ещё полгода.
Формально всё было в порядке — завтраки, ужины, обычные разговоры о работе и планах на выходные.
Но что-то сломалось тогда, в тот субботний обед у свекрови.
Что-то, что уже нельзя было исправить.
Тамара ездила на своей новой машине и каждый раз, садясь за руль, вспоминала цену этой покупки.
Триста тысяч гривен были возвращены.
Но семья мужа отвернулась.
Сам муж теперь смотрел на неё иначе — с лёгким упрёком, с затаённой обидой.
А она смотрела на него и думала: стоит ли жить с человеком, который не может быть на твоей стороне, когда ты права?
Который предпочитает не ссориться с мамой, а не защитить жену?
Ответ пришёл постепенно, как незаметно и неотвратимо приходит осень.
Когда они развелись, Алексей сказал матери, что Тамара оказалась не той, за кого он её принимал.
Слишком жёсткая, слишком принципиальная, слишком помешанная на деньгах.
Тамара не стала спорить.
Она просто села в свою серебристую машину и уехала.
К новой жизни, где не нужно объяснять, почему она вправе распоряжаться своими деньгами.
Где не будут упрекать за то, что она требует вернуть долг.
Машина оказалась отличной.
Ездила плавно, не ломалась и радовала каждый день.
А три месяца спустя Тамара узнала, что Владимир с Ольгой всё же съездили в Одессу.
В долг, правда, взяли у других родственников.
Но это уже не её забота.
Она давно перестала быть частью той семьи, где деньги остаются внутри, а обиды накапливаются годами.
Где помощь — это долг без срока возврата, а требование справедливости — жадность.
И впервые за долгое время Тамара почувствовала настоящую свободу.
