— Мама. Что.
— То, что и должна была сделать. Твоя невеста оставила платье без присмотра. Это знак. Она не ценит то, что для неё свято. Значит, не будет дорожить ни тобой, ни нашей семьёй.
— Это платье Оли! — голос его сорвался в крик. — Наше свадебное платье! Ты с ума сошла?!
— Нет, сынок, — твёрдо ответила Нина Михайловна, сделав шаг вперёд и пытаясь взять его за руку, но он резко отстранился. — Я спасаю твою жизнь. Эта девушка тебе не пара. В этот момент гул в моей голове утих. Я посмотрела прямо на Алексея.
— Твоя мать сожгла моё платье, — произнесла я холодно и чётко. — Она заявила, что я тебе не подхожу. А потом соврала, что я плохо себя чувствую.
Алексей смотрел на мать, и в нём словно боролись любовь к женщине, которая его воспитала, и шок от её ужасного поступка. Он казался растерянным и подавленным.
— Мама… как ты могла…
— Не переживай, я всё уладила, — её спокойствие было страшнее любого крика. — Я уже обзвонила всех гостей. Сказала, что свадьба отменяется по взаимному согласию, чтобы избежать лишних разговоров.
Мир под ногами качнулся. Она не просто уничтожила платье — она стерла наше будущее, отменила его, словно неприятную встречу.
Алексей схватился за голову.
— Ты обзвонила гостей? Ты сказала им, что свадьбы не будет? Без нашего ведома?
— Это было необходимое решение, — твёрдо заявила она. — Позже поблагодаришь меня, когда поймёшь, от какой ошибки я тебя спасла.
Я посмотрела на Алексея. Это был критический момент — час истины, который должен был всё решить. Он должен был сделать выбор.
Он поднял глаза на меня, полные отчаяния. В них плескались ужас и боль, но главного — решимости — я не увидела. Он был сыном своей матери, продуктом её воспитания и воли.
И тогда мне стало ясно, что она выиграла. Не потому, что сожгла платье. А потому, что воспитала сына, который в самый важный момент жизни смотрит на меня так, будто я — проблема, которую надо решить, а не женщина, которую следует защитить.
Взгляд Алексея, полный беспомощности, стал для меня последней каплей. Вся боль и шок вдруг ушли, уступив место холодному, ясному пониманию.
Я смотрела на него и видела не будущего мужа, а испуганного мальчика, ожидающего, что я закричу, а мама его защитит.
Я медленно, очень медленно выдохнула. Затем улыбнулась.
Алексей вздрогнул. Даже Нина Михайловна, до того сохранявшая спокойствие, удивлённо приподняла бровь. Моя улыбка казалась неуместной в этой трагедии.
— Знаете, Нина Михайловна, — мой голос звучал ровно и даже дружелюбно, — вы оказались правы.
Она растерялась. Алексей смотрел на меня так, словно я говорила на незнакомом языке.
