И он перестал давать объяснения.
Прошло две недели.
Октябрь пролетал в сырости и холоде.
Утренние туманы сменялись промозглой моросью по вечерам.
Люди укутывались в куртки и спешили домой, где царила та же сырость, но уже душевная.
В один из вечеров Игорь задержался дольше обычного.
С порога снял ботинки, но не направился в прихожую — стоял, увлечённый телефоном.
Тамара сидела на кухне, подсчитывая остатки перед очередным платёжным днём. — Опять с мамой переписываешься? — не отрывая взгляда, спросила она. — Да, — спокойно ответил он. — У неё сломалась стиральная машина.
Попросила помочь найти, где дешевле купить. — Надеюсь, не за наш счёт, — с ноткой сарказма произнесла она.
Он тяжело вздохнул, снял куртку и повесил на вешалку. — Опять начинаешь.
Всё было нормально.
Я просто уточнил цену.
Покупать ничего не собираюсь. — Пока не собираешься, — пробормотала она. — Ты что, считаешь меня идиоткой? — повысил голос он. — Думаешь, не замечаешь, как ты на меня смотришь?
С подозрением, будто я вор! — А как ещё смотреть, если ты уже однажды “помог”? — резко отрезала она. — На сто пятьдесят тысяч, кстати. — Сколько можно это вспоминать?! — вспыхнул Игорь. — Да, перевёл!
Да, не сказал!
Хватит уже!
Я ж не изменил тебе! — А чем это лучше? — встала Тамара. — Деньги — это наша жизнь.
Наше спокойствие.
А ты их просто выбросил!
Как будто они чужие!
Он приблизился почти вплотную. — Деньги — это всего лишь бумажки.
А мама — человек. — А я кто?! — выкрикнула она. — Я кто для тебя?
Счёт в банке?!
Повисла тишина.
Игорь отступил и тихо сказал: — Ты устала, иди отдохни.
Она молчала.
Вернулась на место, уставилась в тетрадь.
Но цифры больше не складывались.
Всё казалось расплывчатым.
Через несколько дней позвонила Наталья Ивановна.
Как всегда — внезапно, без приветствий и “как дела”. — Толенька, у меня тут проблема, — начала она с наигранной усталостью. — Внуков у меня нет, так хоть ты помоги.
Машину чинить надо.
Полетела коробка передач, представляешь?
Сколько лет ездил — и вот тебе на. — Сколько нужно? — спросил он автоматически. — Ну, около восьмидесяти тысяч.
Я, конечно, займусь, но вдруг у тебя есть возможность… — Мам, сейчас сложно, — попытался объясниться Игорь. — У нас кредит, ты же знаешь. — Кредит, кредит… — протянула она. — А я, значит, должна ходить пешком?
Я всегда ради тебя всё делала.
Последнюю рубашку бы отдала.
А теперь восемьдесят тысяч жаль?
Тамара стояла у дверей кухни, слушала, как он мямлит и привычно оправдывается.
Как будто снова подросток. — Мам, не дави, — тихо сказал он. — Я подумаю, хорошо?
Он повесил трубку и заметил её взгляд. — Что, опять будешь думать? — холодно спросила она. — Не начинай, — пробормотал он. — Это мама, ей тяжело. — Ей не тяжело, Игорь.
Ей удобно.
Очень удобно — иметь сына с деньгами и без характера.
Он повернулся, сжал кулаки: — Хватит!
Я говорил, не вмешивайся!
Это мои дела! — Наши! — воскликнула она. — Наши, потому что всё, что у нас есть, взято в кредит!
Если ты отдашь ей хоть копейку, я… — Что ты? — с вызовом перебил он. — Что ты сделаешь? — Тогда жить будем не мы, а ты и твоя мама, — спокойно сказала Тамара. — И квартиру унесёшь с собой, если сможешь.
Он скривился, хотел что-то возразить, но промолчал.
Просто хлопнул дверью и ушёл.
Она уселась за стол и закрыла лицо руками.
В голове звенело: “Неужели так бывает?
Когда живёшь с человеком — и вдруг осознаёшь, что у него есть мир, куда тебе нельзя”.
Дни шли одинаково, как серые дома за окном.
Работа — дом, дом — работа.
Игорь стал задерживаться до ночи, возвращался раздражённым.
Телефон всегда с собой — под подушкой, в ванной, на кухне — не расставался с ним.
Тамара не выдержала.
Одним утром, когда он ушёл на работу, она взяла его старый ноутбук — там синхронизировались сообщения.
Не из любопытства — из безысходности.
И прочитала переписку.
Не с женщиной.
С матерью.
Наталья Ивановна писала много и с упрёками: “Ты меня совсем забыл.
Всё с женой своей.
А я, значит, никому не нужна.” “Ты должен помнить, что я тебя вырастила.” “Женщины приходят и уходят, а мать одна.” “Ты меня совсем забыл.
Всё с женой своей.
А я, значит, никому не нужна.” “Ты должен помнить, что я тебя вырастила.” “Женщины приходят и уходят, а мать одна.” А он покорно отвечал: “Не обижайся, мам, Тамара нервничает.” “Скоро верну деньги.” “Может, продам телевизор, зато помогу тебе.” “Не обижайся, мам, Тамара нервничает.” “Скоро верну деньги.” “Может, продам телевизор, зато помогу тебе.” Тамара долго сидела, читая эти строки.
Казалось, сердце сжимается в кулак.
Продаст телевизор, чтобы “маме помочь”?
Это уже не помощь.
Это зависимость.
Будто внутри него две жизни — одна “реальная”, другая “маминская”.
Она закрыла ноутбук.
В груди стучало: “Хватит.
Или я, или она”.
