— Ты серьёзно, Серёж? Уходишь вот так, без разговоров?
— Мам, да перестань ты. Мне уже двадцать три, сколько можно под одной крышей жить. Да и Лилька зовёт меня к себе, надо попробовать пожить вместе.
— А как же я тут одна? Квартира старая, кран течёт, ремонт в кухне давно делать надо. Ты обещал помочь.
— Обещал, обещал… Слушай, я ж не на другой край земли. Будет время, заеду, сделаем всё. Но жить буду отдельно.
Серёжа стоял в прихожей, левой ногой раз за разом подталкивая сумку с вещами. Его мать, Татьяна Петровна, выглядела потерянной. Ночь не спала, ждала этого разговора. Сын неожиданно решил уехать, снимать квартиру со своей новой подружкой.
Вроде ещё несколько дней назад и разговоров никаких об этом не было, а потом вдруг как с цепи сорвался: не могу, уезжаю, не держи меня, ты мне свободы не даёшь. Мать мучилась в догадках.
— Ты хоть на выходных забегай, — вздохнула Татьяна Петровна, растерянно теребя рукав своего потёртого халата.
— Конечно, забегу, — Серёжа отвёл взгляд. — Но давай без этих трагедий. Не ребёнок я уже.
Он поправил чёрную кожаную куртку, которую ещё недавно мать подарила ему на день рождения, одёрнул её и вдруг резко обнял Татьяну Петровну. Она заметила, как сын старался оставаться спокойным, но в его движениях проскальзывала спешка.
Было в этом прощальном объятии что-то колючее, неуютное, словно он спешил вырваться из материнских рук, а она не решалась его удерживать.
— Ладно, мам, мне ехать надо, — кинул он на прощание и вышел.
Когда за ним закрылась дверь, Татьяна Петровна осталась стоять на том же месте, смотрела на старые обои, когда-то купленные ещё отцом Серёжи.
С мужем она давно развелась, сына растила одна. Ей приходилось тянуть и работу, и дом. А теперь сын ушёл к какой-то Лильке, о которой она знала совсем мало.
В комнате было тихо, и только из окна слышались отдалённые гудки автомобилей. Татьяна Петровна почувствовала внезапную боль в груди: не физическую, а такую, от которой не спастись таблетками. Казалось, будто кто-то вырезал часть её сердца и увёз прочь.
Зазвонил телефон. На экране высветился номер подруги, Галины.
Татьяна Петровна собралась ответить, но передумала, положила трубку на стол и села в старое кресло. Обняла себя за плечи, пытаясь отогнать чувство пустоты.
В тот момент ей не хотелось ни жаловаться, ни объяснять. Она просто сидела, вспоминая, каким мальчишкой был Серёжа, как они вместе ходили в парк, ели мороженое, обсуждали школу. И думала: «Зря, наверное, что-то я упустила… Или наоборот, слишком давила?»
***
На второй неделе после переезда Сергея Татьяна Петровна почувствовала себя особенно подавленной. Вставала рано, собиралась на работу, а в голове всё крутился тот последний день с сыном. За неделю он ни разу даже не позвонил.
Пока она обдумывала, что бы приготовить себе на завтрак, телефон завибрировал. Сын прислал короткое сообщение:
«Мам, всё норм. Не волнуйся. Зайду в выходные». Вроде бы вспомнил про неё, но чувства тепла в этих словах не было.
В субботу ближе к вечеру дверь хлопнула, и Серёжа вошёл, осматриваясь как гость:
— Привет, мам, долго здесь не был, — улыбнулся он как-то дежурно.
— Проходи, сынок. Как дела? На работу устроился? Деньги-то нужны.
— Да я ищу варианты. Лилька говорит, что её знакомый может меня куда-нибудь пристроить, но надо подождать немного. А ты что, торопишься меня на завод упечь?
Татьяна Петровна вздохнула и взяла в руки чашку с чаем:
— Да какой там завод, у нас полгорода на том заводе еле выживают. Просто… деньги ведь берутся не из воздуха.
— Всякое бывает, мам, — отмахнулся Серёжа. — Ладно, не буду больше скрывать, мне недавно судьба улыбнулась.
— В каком смысле?
— Да выиграл я в лотерею. Представляешь, взял билет по приколу — и куш сорвал. Потому и съехал от тебя наконец.
Татьяна Петровна от неожиданности чуть не уронила чашку:
— Серьёзно? И сколько же выиграл?
— Мам, хватит, чтоб наконец пожить без напряга.
В глазах сына сверкнуло что-то новое: смесь азарта и желания похвастаться. Его голос звучал громче обычного, с нотками самоуверенности, которая была ему раньше не свойственна.
— Я, конечно, хочу и тебе помочь, — продолжил он. — Но сначала подумал кое-что для себя прикупить: машину может даже, обновки всякие… Всё-таки я столько лет мечтал.
— Серёж, я очень рада, что у тебя появляются возможности. Только смотри, не взлетай слишком высоко — падать больно.
— Да ладно, мам, ты прямо как бабка на завалинке пророчишь беду, — усмехнулся он. — Дай пожить хоть немного в своё удовольствие.
Она кивнула, понимая, что сейчас спорить бесполезно. Тем более всегда мечтала, чтобы у сына была какая-то радость в жизни. Хотела пожелать ему удачи, обнять, приголубить, но видела, что он уже на пороге, готовится уйти.
— Ты хоть останься, чаю попьём, поужинаем. Я борщ сварила.
— Мам, надо бежать. Лилька ждёт, у нас встреча с друзьями. Но я скоро наведаюсь, не переживай.
Хлопнула дверь, и в квартире снова повисла тишина. Татьяна Петровна провела пальцами по чашке — чай уже остыл. «Вот так и жизнь моя, — подумала она, — грею, грею — а толку нет, всё равно остывает, если не бережёшь».
***
Выигрыш в лотерею оказался достаточно крупным, чтобы позволить Сергею жить в своё удовольствие несколько месяцев. Он снял в центре студию, купил модную одежду, смартфон последней модели, съездил с девушкой на Чёрное море.
У них появилось много новых «друзей», которые с радостью принимали приглашения посидеть в барах и ресторанах за чужой счёт.
Татьяна Петровна видела красивые фото сына в соцсетях: он в ресторане, он на пляже с коктейлем, он со счастливой Лилькой на фоне моря.
— Мам, привет, — однажды позвонил Сергей вечером, когда она села смотреть телепередачу. — Я тут думал: может, тебе денег на отпуск дать?
— Да какой мне отпуск, сынок? Не до него сейчас…
— Да бери, не отказывайся, что ты? Я хочу, чтоб ты тоже отдохнула.
— Тебе тогда что останется?
— Да у меня ещё полно, не волнуйся.
Однако дальше слов дело не пошло. Сын пропадал неделями, разговаривал резко, а иногда не брал трубку вовсе.
Время шло, и мешок с деньгами таял на глазах. И чем быстрее он пустел, тем больше возникало проблем. Лилька, видя, что беззаботная жизнь заканчивается, стала упрекать Серёжу:
— Ты же говорил, что мы ещё поедем в Сочи, а теперь всё «давай подождём». Ты что, разорился?
— Да нет, просто… сейчас не самое лучшее время. Понимаешь, ничего так быстро не получается.
— Угу, понятно. И работу ты так и не нашёл.
Над отношениями нависла тень. Друзья перестали писать, когда поняли, что пришла пора платить за себя. Серёжин телефон стал звенеть от сообщений со словами «долг», «оплата» и прочих напоминаний о кредите, который он зачем-то успел взять, чтобы компенсировать ставшие уже привычными роскошные траты.
— Мам, выручай, — проговорил однажды он в трубку ранним утром. — Я с Лилькой не могу больше жить — она, видимо, нашла себе кого-то с деньгами. Меня выставила.
— Да как же так… Приезжай, конечно, сынок, ключи есть у тебя.
— Подожди, я сейчас у товарища, надо как-то долги закрыть. Понимаешь, мне срочно надо отдать несколько тысяч.
Татьяна Петровна ощутила странный холод в груди, снова вспомнила, как он говорил: «Мам, не переживай, у меня полно денег…» И поняла, что момент настал — сын разорился, друзья отвернулись, девушка бросила.
— Хорошо, Серёжа. Сколько тебе нужно?
— Можешь прислать тысяч сто? Тогда я смогу долг закрыть, а уж с кредитом потом разберемся
— У меня таких денег нет. Разве что заначку, да зарплата вчера пришла… но сто не получится.
— Ладно, мам… Извини. Я просто не знаю, куда бежать.
Он повесил трубку. В глазах Татьяны Петровны потемнело от жалости к сыну, который попал в бездну долгов и одиночества.
***
В тот же день ближе к вечеру он всё же пришёл к матери: стоял на пороге нахохлившись, волосы взъерошены. Вид у него был такой, словно неделю не спал.
— Сынок, ты совсем худой, — вздохнула Татьяна Петровна. — Садись, поешь давай.
— Мам, спасибо… как же я всё это… — он опустил глаза, а в голосе появилась дрожь. — В общем, никому я не нужен оказался. Помоги мне, пожалуйста.
— Серёж, проходи. Я борща наварила.
Они сели за стол, и в тишине раздавался только стук ложки о тарелку. Серёжа не знал, куда девать глаза, чувствуя стыд и растерянность.
— Мам, прости меня… Я столько времени не появлялся, деньги транжирил, с друзьями гулял… А про тебя забыл.
— Знаешь, я давно тебя простила. Только давай теперь хоть что-то менять, а?
— Я думал… можно всё-таки к тебе вернусь пока? Если ты не против, конечно.
— Конечно, оставайся. Я надеялась, ты сам поймёшь. Спать будешь в своей комнате, как раньше. Только давай сразу договоримся: пойди на работу, хотя бы какую-то, чтоб долги гасить.
— Пойду, мам, обещаю, — вздохнул он.— Мне очень стыдно, что так вышло всё.
Серёжа опустил голову. Почувствовал, как комок подступает к горлу: почему он не подумал о матери, когда у него были деньги, когда он шиковал по ресторанам и брал кредиты? Но что толку думать сейчас.
— Мам, ты ведь меня не бросишь?
— Я никогда тебя не брошу, сынок, — ответила она, устало улыбаясь.
На кухне долго висела неловкая тишина, которую нарушал лишь шум из окна — редкие машины проезжали по тёмной улице. Потом зазвонил телефон Татьяны Петровны — это была Галина, которая всё время спрашивала, что там с Серёжкой. Татьяна Петровна выключила звук, не желая рассказывать подробности кому бы то ни было.
— А как дальше жить, мам? Я ни копейки не накопил, всё просадил, все от меня отвернулись… Даже Лилька, — в голосе сына сквозили и жалость к себе, и отчаяние.
— Надо устраиваться на работу. А долг будем вместе потихонечку отдавать.
Они сидели, прихлёбывая чай, и каждый думал о своём.
Вдруг Татьяна Петровна тихонько спросила:
— А ты вообще понял, что ошибся?
— Да понял, мам… Поздно только. Я ведь никому не нужен стал, когда у меня закончились деньги. Ни одному «другу» я больше не интересен, и Лилька быстро нашла другого. Может, у неё уже тогда были планы… Не знаю.
— Главное, что у тебя теперь будет возможность начать заново. Ты ещё молодой. Надо только не повторять старых ошибок. И мать не забывать.
Он положил руку на её руку:
— Прости меня, пожалуйста. Обещаю, что в следующий раз, если что-то получу, сразу вспомню о тебе.
— Не хочу никаких «следующих разов» с лотереями, — вздохнула она. — Лучше уж работа, пусть даже тяжёлая, но честная. Ты главное — старайся.
В глазах Серёжи читалась усталость, но и какое-то облегчение: отчаяние, которое ещё недавно распирало его изнутри, стало отступать перед пониманием, что есть в этой жизни человек, для которого он всё равно родной и любимый — его мать.
