Тишина повисла в комнате.
Ольга с растерянным выражением взглянула на Ирину.
— Мам, он… в командировке, — сказала она, соврав.
— Врёшь, — тихо выдавила старушка.
— Я всё знаю… — заплакала Ольга. — Мамочка, не думай об этом.
— Он… пил? — спросила Лариса Петровна, обращаясь к Ирине.
— Да, — честно ответила та. — Последние годы он не расставался с бутылкой.
— Ты простила его?
Ирина кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Тогда и я… прощу, — тихо сказала старушка.
Закрыв глаза, Лариса Петровна позволила слезам скатиться по морщинам.
— Мама, не плачь, — ласково гладила её по руке Ольга. — Всё наладится.
— Поправишься — переезжай ко мне, — предложила она.
— Нет, — покачала головой старушка. — Хочу домой. К Ире… домой.
Ольга вздрогнула, словно её обожгли.
— Но мам, я же твоя дочь! Кровная!
— И она тоже дочь, — тихо произнесла Лариса Петровна. — Тридцать лет была со мной.
— А вы… только по праздникам, — оправдывалась Ольга. — Работали! Свои семьи, дети!
— У неё тоже был сын, — добавила старушка. — Хороший парень. Я его растила, нянчила.
Ирина отвернулась к окну. За стеклами тихо моросил осенний дождь, будто сама природа оплакивала их горе.
— Сергей звонил, — продолжила свекровь. — Перед самой кончиной. Просил прощения.
