В обычный вечер я давно бы подошла к Алексею и осторожно предложила: «Может, вы сами поговорите с мамой…»
Но сегодня он уехал по делам ещё днём, оставив короткое сообщение: «Я доверяю тебе».
И именно это слово «доверяю» сейчас особенно остро терзало моё сердце.
По мере того как вечер продолжался, шум за их столом становился всё сильнее.
Родственники говорили одновременно, перебивая друг друга, их звонкий смех привлекал взгляды из соседнего зала.
Один из племянников обратился к официанту: — Эй, включите вот эту песню, — протягивая телефон с открытым плейлистом. — У нас тут своя подборка, — мягко возразила я, приблизившись. — Но я попрошу нашего музыканта учесть ваши пожелания. — Да ладно, — махнула рукой Тамара Ивановна. — Здесь всё своё.
Сделайте, как мы просим.
Официанты возвращались ко мне к стойке, лица их выражали усталость и нежелание ввязываться в лишние разговоры.
Я лишь повторяла: — Вежливо, спокойно.
Все заказы проходили через меня.
Счёты не закрывались до самого конца вечера.
В паузах между подачами я вспоминала, как однажды ночью Алексей, сидя на кухонном стуле, выдохнул: — Она всегда говорила: «Я на тебя жизнь положила».
И каждый раз, когда я хотел поступить по-своему, она напоминала об этом.
Когда я решил открыть ресторан, она то поддерживала, то говорила, что без неё я пропаду.
Я тогда пообещал себе, что наши отношения не разрушат того, что я строю.
Но как говорить с ней жёстко, если это мать?
Я молча наливала ему чай, не зная, как помочь.
А сейчас я стояла у входа в отдельный зал и слышала, как эта самая мать громко заявляла: — Если бы не я, он бы так и остался простым поварёнком.
Это я его подтолкнула, я его воспитала.
Так что можете не церемониться, мы здесь как дома.
Когда подали основные блюда, уровень шума в зале значительно возрос.
Кое-кому стало душно, кто-то просил открыть окно, кто-то громко звал официанта: «Эй, подойди сюда!».
Дальние родственники уже кричали друг другу одни и те же истории, лишь громче и ярче.
Я взглянула на часы — ночь приближалась.
По правилам заведения в такие моменты обычно подают счёт, чтобы гости могли спокойно рассчитаться и решить, останутся ли на чай или десерт.
Глубоко вдохнув, я взяла аккуратно сложенный лист и направилась в отдельный зал. — Благодарю вас за вечер, — сказала я, поставив кожаную папку рядом с Тамарой Ивановной. — Здесь всё согласно вашим заказам.
Она машинально раскрыла папку, пробежала взглядом строки, и я почти услышала, как что-то внутри неё щёлкнуло.
Её довольное мгновение назад лицо вытянулось.
Глаза сузились. — Что это… — губы сжались. — Какая сумма? — Общая стоимость ваших заказов за вечер, — спокойно ответила я. — Сто пятьдесят тысяч.
Тишина сначала была едва заметной, как пауза между вдохом и выдохом.
Потом она распространилась по залу.
Кто-то из родственников подавился смехом, кто-то удивлённо свистнул.
Дальний племянник тихо присвистнул и сразу опустил глаза. — Что это за грабёж? — голос Тамары Ивановны взвился, прорезая обе стены, и даже из основного зала повернулись посмотреть.
— Я мать владельца этого заведения!
Какой ещё счёт?
За дальним столом кто-то уже достал телефон и поднял его повыше, словно снимая общий план.
Рядом прошептали: «Это же та самая… мать хозяина…». — У нас нет бесплатных застолий, — я чувствовала, как пальцы дрожат, но голос старалась сохранить ровным. — Для всех гостей действуют одинаковые правила.
Сам Алексей просил обязательно выставлять счёт каждому, независимо от родства. — Ты что себе позволяешь? — перебила она меня.
Щёки её покраснели, голос стал ещё громче. — Сейчас я позвоню сыну, и тебя уволят!
Здесь всё моё, слышишь?
Моё! — Давайте позвоним, — неожиданно для себя сказала я спокойно. — Но, если вы не против, на громкой связи.
Чтобы не возникло недоразумений.
Чтобы всё было прозрачно.
Я ощущала, как официанты у дверей смотрят на меня, как гул в основном зале затихает.
Тамара Ивановна усмехнулась — медленно, почти с торжеством.
В её взгляде читалось: «Сейчас ты узнаешь своё место». — С радостью, — она достала телефон из сумки. — Посмотрим, кто тут решает.
Хотя пальцы её дрожали от злости, номер был набран уверенно и привычно.
Гудки тянулись долго и протяжно.
Кто-то из гостей покашлял, кто-то неловко сдвинулся на стуле.
Мне показалось, что слышу, как у официантки у входа скрипнул ремешок на туфле. — Алло, — наконец прозвучал усталый знакомый голос Алексея. — Сделайте, пожалуйста, громкую связь, — тихо попросила я.
Тамара Ивановна, не отрывая взгляда от меня, нажала на значок.
Голос Алексея наполнил зал, смешиваясь со звоном посуды и тяжёлым дыханием родни. — Сынок, — почти выкрикнула она, сжимая телефон так, что пальцы побелели. — Тут какая-то девчонка решила с меня взять сто пятьдесят тысяч!
Представляешь?
Скажи им, кто я тут!
Наступила короткая пауза.
Она была настолько плотной, что я слышала отдельные вдохи и шёпоты за дальней стеной.
В этой тишине особенно чётко прозвучало дыхание Алексея в трубке — тихое, но тяжёлое.
Когда он наконец заговорил, по первым словам стало понятно: разговор пойдёт совсем не так, как она ожидала. — Мам, ты оплатишь счёт? — голос Алексея был спокойным, но настолько твёрдым, что по спине побежали мурашки.
Тамара Ивановна моргнула, будто не поняла. — Что? — взвизгнула она. — С кем ты разговариваешь, Лёша?
Я привела сюда всю родню!
Тебе что, жалко для семьи?
Скажи им, что здесь всё наше!
Всё моё!
В зале стало так тихо, что слышалось, как за стеной шипит мясо на гриле и звенят щипцы повара.
Запах жареных специй будто стал тяжелее. — Мам, — Алексей сделал паузу, и в этот момент я услышала его усталый вздох, — передай, пожалуйста, телефон администратору. — Почему? — она прижала телефон к себе, будто его у неё собираются силой отнять. — Ты сейчас скажешь, кто здесь хозяйка!
Услышала?
