— Нет, Ольга, я не собираюсь ехать с твоими мальчишками в Затоку.
Тогда съезди сама, — Тамара отставила чашку с остывшим чаем и пристально посмотрела на золовку.
Ольга застыла, держа пирожное на полпути ко рту.
Ее лицо вытянулось, глаза расширились, словно Тамара только что предложила ей прыгнуть с балкона. — Что это ты? — голос Ольги ослаб. — Мы же договаривались!
Я путевки уже оплатила, Игорь так ждал! — Вы с Владимиром договаривались.
Меня никто не спросил, — Тамара поднялась из-за стола и понесла посуду к раковине. — Я собираюсь в отпуск одна.
Ни одного чужого ребенка в Затоку везти не намерена.
Ольга вскочила так резко, что стул заскрипел. — Какая же ты эгоистка!
У меня двое детей, мне отпуск не дадут, а ты одна… что, скучно без компании? — Не скучно, — Тамара обернулась. — Спокойно будет…
Владимир вернулся домой с бутылкой хорошего вина и новостью в придачу.
То есть новостью, которую он преподнес как подарок. — Тамара, слушай, какая идея! — он сиял, снимая куртку. — Оля просит помочь.
Ей отпуск не дают, директриса – та ещё зараза, говорит, летом некому в магазине работать.
А мальчишки хотят в Затоку.
Тамара мешала суп, не поворачиваясь. — И что ты придумал? — Ну ты же едешь в Одессу.
Возьми их с собой!
Игорю десять, Мишке восемь, они послушные.
Ложка звякнула о кастрюлю громче, чем следовало. — Владимир, я месяц планировала этот отпуск.
Одна.
Читать, плавать, высыпаться.
Ты всерьез предлагаешь мне тащить двоих детей? — Они же племянники! — Владимир обнял ее сзади. — Оля одна, ей тяжело.
Мы поможем, она же семья.
Тамара вывернулась из объятий. — Семья — это ты с ней.
А я жена, которая имеет право на собственный отдых. — Тамара, ну не будь такой… — Какой?
Человеком, который хочет провести отпуск по своему желанию?
Они не ссорились.
Владимир умел мягко давить, обволакивать словами.
Через неделю Тамара сдалась.
Не потому что убедилась, а от усталости — от вздохов мужа, звонков Ольги, от фразы свекрови Марины Ивановны: «Если бы у вас свои были, ты бы по-другому к чужим детям относилась».
Эта фраза застряла, как заноза.
Потому что собственных не было.
Пять лет брака — и ни единой полоски на тесте…
Владимир вернулся поздно, когда Тамара уже лежала в кровати с книгой.
Он вошел в спальню, сел на край кровати.
Молчал.
Тамара перевернула страницу, хотя ни слова не прочла. — Оля плакала по телефону, — наконец произнес Владимир. — Говорит, ты ее обидела. — Я сказала правду. — Какую правду?
Что тебе безразлична семья?
Тамара захлопнула книгу. — Семья — это когда спрашивают, а не ставят перед фактом.
Оля сначала купила путевки, а потом решила, что я няня. — Она одна!
Ей тяжело! — Владимир, если ей тяжело, это не значит, что я обязана решать ее проблемы.
У нее двое детей, она взрослая женщина.
Пусть сама планирует свой отпуск. — А мальчишки что, виноваты? — Нет.
Но я тоже не виновата.
Владимир встал, прошелся по комнате.
Остановился у окна. — Мать говорит, что ты черствa.
Что нормальная женщина любит детей.
Вот оно.
Марина Ивановна.
Свекровь с языком острым, как бритва, и памятью, словно у слона.
Она помнила каждую ссору, каждое «нет», сказанное Тамарой.
И копила их, как монеты в копилке. — Твоя мать говорит много чего, — Тамара положила книгу на тумбочку. — Например, что я эгоистка, потому что работаю, а не сижу дома.
Что я плохая хозяйка, потому что не пеку пирожки каждую субботу.
Что я не умею заботиться о тебе, потому что ты иногда сам гладишь себе рубашки. — Не уходи от темы! — Я не ухожу.
Я лишь напоминаю, что твоя мать не считает меня хорошей женой ни в каких обстоятельствах.
И мне надоело оправдываться…
Марина Ивановна приехала без предупреждения.
