— Ты хочешь просто так взять мои гладиолусы? — Галина резко обернулась, держа в руке секатор. — Для школы? Я правильно поняла?
Марина даже растерялась. Жара стояла тяжёлая, пот лился ручьём. Она аккуратно протягивала садовый шланг, чтобы тот не передавил стебли.
На Марине были застиранные шорты и футболка, покрытая пятнами. Последние полтора часа дочь поливала клумбы.
— Мам, ну… да, для букета. Всего несколько штук. Пять или семь. У тебя их тут сотня, если не больше. Не считая других цветов.
— Эти «несколько штук» — мой заработок. Я вложила деньги и труд, — отрезала Галина и щёлкнула секатором.
Один из ярко-розовых цветков рухнул в корзину.
У Марины ёкнуло в груди. Даже не от обиды, а от неожиданности. Они с дочкой Полиной провели на даче почти всё лето. Марина возилась в саду, рвала сорняки в теплице, таскала мешки с землёй, обрезала кусты.
Олег, её муж, приезжал по выходным. Он косил траву, пилил сухие ветки, чистил сливы, чинил забор и даже перекрыл крышу сарая.
А мать пожалела для них цветов.
— Мам, я же тоже тебе помогала, а не просто лежала в гамаке.
— Ага. А кто тебя заставлял? Напомню, что ты у нас бесплатно жила, ела, купалась и загорала. Хоть какая-то отдача от вас с Олегом.
Марина молча разогнулась и выпрямилась, почувствовав, как заныла спина. До этого момента ей и в голову не приходило, что мама считает её летние поездки отдыхом на курорте.
С веранды донёсся негромкий скрип двери. Виктор, отец Марины, вышел из дома, с трудом переставляя ноги.
— Девочки, вы чего ругаетесь? Такой день хороший, а вы друг на друга орёте, как на рынке…
— А мы, может, и есть на рынке, — буркнула Галина, не обернувшись. — Родная дочь, а хочет ободрать мать на деньги.
— Никого я не обдираю! Я хотела сделать дочке букет в школу к Первому сентября. От бабушки, от семьи, из того, что мы вырастили общим трудом.
Галина повернулась, поставила корзину с цветами на скамью и вытерла лоб рукавом. В её глазах не было ни злости, ни тепла, только упрямая принципиальность. Казалось, что Марина действительно торгуется с продавщицей в магазине.
— Да ты даже не представляешь, сколько сил я вложила в них! Ты решила, что раз я твоя мать, значит, можно брать бесплатно? Они меня кормят, если ты не забыла.
— Кормят… — Марина сердито фыркнула. — Мама, ты всю жизнь их выращивала просто так, для души. А теперь вдруг — кормят. Это же я тебе идею подала!
— Помню. Спасибо за идею, конечно. Но идеи вложений не требуют. Ты ж не бизнес-партнёр, чтобы с тобой делиться. Я сама звонила, сама договаривалась. Кто мешал тебе своё выращивать? У нас место свободное было.
Марина резко развернулась и пошла к дому. К горлу подступили слёзы. Не только от колких слов, но и от интонации: сухой, деловой, холодной. Она стянула с рук хозяйственные перчатки и бросила их на крыльцо.
Олег был занят: терпеливо пытался починить чужую стиральную машинку, хотя не был обязан. Когда жена подошла к нему, он поднял голову и сразу увидел её раскрасневшееся лицо.
— Что случилось?
— Да так… Я тут, оказывается, бесплатно «отдыхаю». И нахлебница вдобавок: попросила несколько цветов на букет нам дать.
Он ничего не сказал, только встал и стряхнул пыль с брюк. Стало не до стиральной машинки.
Виктор подошёл к жене, прихрамывая. Галина в этот момент спокойно перебирала цветы.
— Галя, ну ей же совсем немного надо… Внучка в школу идёт. Неужели жалко?
— Жалко, не жалко… Я просто не хочу, чтобы меня за дуру держали. Сначала отдыхают, едят за наш счёт, а потом — «мама, дай».
— Ты же мать, — устало сказал Виктор, чуть опустив голову. — Не надо из семьи базар делать.
Галина молча встала и ушла в дом. Над участком повисла глухая тишина. Только пчёлы жужжали над цветами.
Марина перед тем, как уехать, напоследок присела рядом с клумбой. Гладиолусы действительно были восхитительны: пышные, яркие, с крепкими зелёными стеблями. Но чужие.
Её мама называла их «своими», и это слово резало по сердцу. Раньше «своё» в их семье переводилось как «общее». Теперь — «моё, никому не трогать».
— Ладно, — сказала она Олегу. — Поехали. Я не буду платить ей за цветы. Лучше съездим на рынок, в павильон.
— Как скажешь, — согласился муж без возражений.
Марина села в машину, молча захлопнула дверь и пристегнулась. Олег включил навигатор, стараясь не смотреть на жену. В зеркале заднего вида медленно удалялся забор, за которым были клумбы, аккуратные грядки и старая скамейка. Там Марина когда-то коротала вечера с мамой за чашкой чая.
Теперь всё это было не её. Не только цветы, но и тёплые воспоминания, которые вдруг показались бесконечно далёкими.
На рынке было людно. Пахло влажной зеленью и чем-то химическим. В рядах стояли женщины в фартуках. Кто-то подрезал стебли, кто-то сбрызгивал лепестки из пульверизатора.
Марина шла вдоль прилавков, чувствуя себя не в своей тарелке. Всё тут было коммерческим, деловым. Без иллюзий тепла и родства.
— Вот, свеженькие, утром привезли, — сказала продавщица, указывая на охапку гортензий.
— А гладиолусы? — Марина глянула на соседний стол.
— Гладиолусы есть, но… уже так себе. Остатки. Вон там, на углу спросите.
Цветы были слегка вялыми, некоторые — с надломанными стеблями. Возможно, стоило согласиться на гортензии, но Марина упрямо хотела именно гладиолусы, вопреки всему. Она решила, что сама подрежет увядшие листья.
По пути домой женщина нервно сжимала букет. Цветы были бездушными. Просто товар, просто сделка. Как и отношения, которые предлагала ей мать.
У дома Марина неожиданно столкнулась с отцом. Он сидел на лавочке с термосом чая, кутался в лёгкую куртку, хотя было тепло. Увидев дочь, он с усилием встал, подошёл к ней и с болью во взгляде посмотрел на букет.
— Нашла? Ну, хоть что-то…
— Нашла, — кивнула она. — На рынке. Так себе, конечно, но пойдёт. Полинке понравится.
Виктор сжал губы. Было видно, что ему есть что сказать, но он тянул.
— Я к тебе поговорить приехал… Я Гале сказал, что не дело это. Но она… Ну, сама понимаешь. Упёрлась. Теперь говорит, что я «тоже предатель».
Марина усмехнулась. Предатель… Словно речь идёт о враждующих лагерях, а не о семье.
— Пап, не надо. Пусть так. На тебя я, разумеется, не в обиде. Просто… в следующий раз мы не приедем.
Он кивнул с пониманием, но взгляд его остался тяжёлым.
— Я хотел… Может, продиктуешь мне номер карты, а я тебе деньги переведу? Чтобы не ты платила за букет, а я. Мне так будет легче.
— Нет, пап. Спасибо, но нет. Не надо взваливать на себя ответственность и исправлять чужие ошибки.
Виктор долго смотрел на дочку, но так ничего и не сказал. Лишь вздохнул. Марина, разумеется, пригласила его на чай, а на прощание — поцеловала в щёку. Женщина беспокойно выглянула в окно, провожая отца. Тот сутулился чуть больше обычного, пока ждал такси. Похоже, произошедшее оставило отпечаток на его самочувствии.
Утром Полина радостно вертелась перед зеркалом. Новое платье, бантики, маленький рюкзак с лисёнком. Марина поправляла подол, стараясь не смотреть на букет в вазе. Цветы казались лишними даже здесь, на её кухне. Не из-за внешнего вида, просто к ним не лежала душа.
— Мам, а бабушка поедет с нами?
— Нет, зайка. У бабушки дела.
— А букет от тебя или от бабушки?
Марина замерла на секунду. Дочь либо услышала их разговоры, либо почуяла неладное. Женщина натянуто, но всё же улыбнулась.
— От тебя. От самой красивой девочки.
Они вышли из подъезда и направились к школе. Впереди шла бабушка с внучкой. Подруга Галины. В руках у неё была охапка роскошных, будто только что срезанных гладиолусов. Тех самых, за которыми Марина так бережно ухаживала.
Она на секунду отвернулась, чтобы не смотреть. Потом снова посмотрела на дочку и взяла её за руку. Полина болтала о чём-то своём, размахивала букетом, шла вприпрыжку. И Марина улыбалась ей, хоть и не могла сосредоточиться на словах.
Но в груди всё равно встал неприятный, горький ком.
Следующие недели прошли в тишине. Для всех. Телефон Галины не звонил, ворота не скрипели, во дворе не было звука чужих шагов и смеха. Олег больше не косил траву, Марина не поливала грядки. Даже Виктор теперь всё чаще уходил в дом, лишь мельком выглядывая в окно в ожидании гостей.
Галина вставала рано, как и прежде. Но теперь утро начиналось не с бодрого «готовы к труду и обороне?» и совместного чаепития, а с подсчёта потерь.
Она выходила во двор одна. Земля была сухой и растрескавшейся, клумбы поросли сорняками, даже газон стал жухлым. Цветы начали увядать, кое-где засохли так и не распустившиеся бутоны.
Галина пыталась справиться сама: поливала, подрезала, таскала вёдра. Но возраст давал о себе знать. Руки быстро уставали, спина ныла, а ноги наливались тяжестью уже к обеду. Она не успевала справиться и с половиной намеченных дел, как тело начинало отказывать.
— Вот и помощнички, — пробурчала она однажды, с трудом поднимаясь со скамейки. — А как солнечные ванны принимать, так первые.
Вскоре она не выдержала. Взяла телефон, пролистала список контактов, нашла дочь. Несколько секунд Галина просто смотрела на экран, потом нажала на кнопку вызова.
— Привет. Слушай, у нас тут полка в гостиной упала. Ты не знаешь, Олег не мог бы заехать и повесить её обратно, а? Там дел на пять минут, а я бы вам к чаю что-нибудь передала бы…
Марина явно задумалась. Несколько секунд она колебалась и молчала, а потом всё же ответила:
— Нет, он не сможет. Мы с ним на выходных уезжаем. И вообще, у нас теперь другие планы.
В голосе дочери не было гнева или обиды. Но и привычное тепло пропало.
— А… Ну, ладно, — ответила Галина, чувствуя, как внутри что-то опускается.
Она не стала переспрашивать, извиняться или оправдываться. Просто положила трубку и осталась сидеть на кухне, глядя в окно. На улице было жарко, за стеклом печально обвисла высохшая астра. Та самая, которую Марина в июне пересаживала с такой заботой, будто перекладывала ребёнка из одной кроватки в другую. Явно не из любви к цветам.
Виктор пришёл запоздало. Он не успел вмешаться в разговор. Да и не стал бы. Сначала он просто молчал и внимательно смотрел на жену.
— Может, поедешь к ним в гости? — спросил он после паузы. — Хотя бы к Полине.
— Нет. Чего я туда пойду? Меня и так деликатно послали. Пока принимала и кормила — бежали ко мне, но стоило всего один раз отказать…
Он ничего не сказал. Виктор сел в кресло и вздохнул. Знал: если начнёт говорить, всё плавно перетечёт в спор. Бессмысленный и беспощадный.
В следующие дни Галина пыталась что-то исправить: подпёрла теплицу палкой, прополола грядки, даже нарезала несколько букетов. Но покупателей было меньше, а цветы вяли быстро. Один букет — особенно пышный, с бархатцами и георгинами — она оставила в вазе. Надеялась, что завтра продаст.
Не продала.
В субботу Галина снова вышла во двор. Поправила плед на скамейке и села. На столике перед ней стоял тот самый букет. Пышный, яркий, тяжёлый. Наверное, самый красивый из всех, что она когда-либо собирала.
Но теперь он уже никому не нужен…
