Ключи от чужого жилья ощущаются иначе, чем от собственного.
Только в тридцать четыре года Тамара осознала это, когда тяжёлая связка с бронзовым львом оказалась в её ладони — уже по праву.
Но перед этим ей пришлось пройти через три месяца настоящего ада. — Ты опять тряпку не туда положила! — голос Нины Петровны разносился по всему первому этажу, заставляя звенеть хрусталь в серванте. — Сколько раз повторять?
В этом доме, в нашем родовом гнезде, у каждой вещи есть своё определённое место, установленное веками!
Тамара глубоко вздохнула, стараясь не показывать раздражения.
Этот «вековой порядок» менялся всякий раз, когда настроение свекрови или атмосферное давление менялись.
Сегодня тряпка для пыли должна была лежать слева от ведра, вчера — справа, а неделю назад её вообще следовало сушить на заднем дворе, чтобы «дух дома не застаивался». — Нина Петровна, это всего лишь тряпка, — спокойно произнесла Тамара, вытирая руки. — Она чистая. — Всего лишь тряпка?! — свекровь театрально схватилась за сердце, точнее, за массивную брошь на груди. — Для тебя здесь всё «просто»!
Ты не ощущаешь дыхания стен!
Этот дом построил прадед моего мужа!
Здесь каждый гвоздь хранит свою историю!
А ты… ты ведёшь себя как временный жилец!
В кухню, шаркая тапочками, вошёл Андрей.
Муж выглядел сонным и, как обычно, пытался оставаться незаметным. — Андрей! — тут же переключилась на сына мать. — Твоя жена опять оскорбляет память предков!
Она положила салфетку на комод дедушки Афанасия! — Там, ну убери эту тряпку, — вяло пробормотал Андрей, не глядя на женщин. — Тебе что, трудно?
Мама нервничает. — Мне не трудно, Андрюша.
Мне трудно оттого, что я живу здесь десять лет, а всё ещё считаюсь «гостьей», которая неправильно стоит и дышит, — Тамара почувствовала, как внутри разгорается та самая пружина, сжавшаяся годами. — Потому что ты не прилагаешь усилий, чтобы стать частью семьи! — торжественно заявила Нина Петровна, поднимая палец вверх. — Ты чужой элемент!
Ты не вкладываешь душу!
Только и умеешь, что свои порядки устанавливать.
А это — Дом!
Родовое гнездо!
Здесь чтят традиции!
Тамара оглянулась на «традиции»: обои, которые нельзя менять, потому что их клеила покойная бабушка, скрипучие полы, которые нельзя циклевать, чтобы не стереть «память шагов», и горы старых вещей на чердаке, называемые «семейным архивом».
Дом был просторным, добротным, расположен в хорошем районе — но запущенным до неузнаваемости.
Все средства на ремонт годами уходили на срочные починки: то крыша, то трубы, то электропроводка.
На косметический ремонт никогда не хватало. — Знаете что, — тихо произнесла Тамара. — Если я чужой элемент, может, мне и за газ не платить?
И продукты не покупать?
И весной огород не вспахивать?
Нина Петровна замерла.
Её лицо покрылось красными пятнами. — Ты… ты меня куском хлеба упрекаешь?!
В моём же доме?!
Андрей!
Ты слышишь?! — Там, ну перестань, — пробормотал муж. — Всё нормально было. — Нет, не нормально! — внезапно проревела свекровь, и в её голосе прозвучала стальная решимость. — Всё!
Моё терпение лопнуло.
Я не позволю осквернять дух этого дома мелочными счетами!
Если тебе здесь так плохо — уходи! — Что? — Тамара была ошеломлена. — Вон отсюда! — Нина Петровна величественно указала на дверь. — Забирай своих детей и уходи!
Пусть этот дом очистится! — Мам, ну ты что, зима же… — робко произнёс Андрей. — Молчи!
Она твою мать унижает, а ты молчишь!
Пусть поживёт отдельно, поймёт, каково это — без крыши над головой!
Тамара взглянула на мужа.
Андрей опустил глаза и стал внимательно рассматривать узор на скатерти.
Он не произнёс ни слова.
Не встал на её сторону.
Просто сжал плечи. — Хорошо, — голос Тамары приобрёл ледяной оттенок. — Я уйду.
Детей забираю. — И забирай! — кричала свекровь вслед, пока Тамара металась по комнатам, собирая вещи в сумки. — Посмотрим, как ты справишься одна!
Сборы проходили в беспорядке.
Семилетний Илья плакал, не понимая, зачем нужно бросать игрушки.
Пятилетняя Анна молчала испуганно, крепко прижимая к себе плюшевого зайца.
Тамара действовала словно на автомате: документы, тёплая одежда, сменная одежда, лекарства.
Через сорок минут они вышли на крыльцо.
Мороз мгновенно ударил в лицо, перехватывая дыхание.
Такси, вызванное Тамарой дрожащими пальцами, ещё не подъехало.
Они втроём стояли на ветру — она и двое детей — на фоне тёмного, мрачного дома.
Дверь за ними захлопнулась.
Слышался лязг засовов.
