Руки слегка дрожали — от злости, обиды и одновременно странного облегчения.
Впервые за многие годы она открыто выразила свои мысли, не стараясь всем угодить…
На следующий день, в субботу, свекровь появилась с самого утра.
Тамара Сергеевна еще не успела позавтракать, когда раздался звонок в дверь.
Она открыла — у порога стояла Ирина Васильевна в своей привычной синей кофте с лицом, полным глубокого разочарования. — Здравствуй, Тамарочка, — произнесла она тоном человека, переживающего величайшую трагедию века. — Мне нужно поговорить с тобой по очень важному вопросу. «Испанскую инквизицию никто не ждет», — мысленно вспомнила Тамара Сергеевна и отступила, пропуская свекровь в квартиру.
Ирина Васильевна прошла на кухню, словно дома, села за стол и тяжело вздохнула.
Тамара Сергеевна поставила перед ней чашку чая — автоматически, по привычке. — Леша все мне рассказал, — начала свекровь, печально глядя в чашку. — Я, конечно, не ожидала от тебя такой черствости.
Тамара Сергеевна села напротив и молча смотрела на нее в ожидании продолжения. — Понимаешь, дачка моя совсем развалилась.
Там уже невозможно жить.
А мне годы дают о себе знать, в городе летом душно, давление скачет.
Я ведь вас с Лешей вырастила, всю жизнь ради вас старалась.
А теперь вот… — она всхлипнула для усиления впечатления.
Тамара Сергеевна сделала глоток чая и спокойно ответила: — Ирина Васильевна, я вас очень уважаю.
Но мои сбережения — это мои деньги.
Я собирала их три года на конкретную цель. — Но я же не чужая! — возмутилась свекровь. — Я тебе как родная мать!
И разве дача не наша семейная собственность?
Вы же там тоже отдыхаете! — Отдыхаем, — призналась Тамара Сергеевна. — Раз в год, на неделю.
И при этом я там и готовлю, и убираю, и поливаю грядки.
Так что отдых получается весьма сомнительным. — Ну ты даешь! — воскликнула Ирина Васильевна, разводя руками. — Я всю жизнь на этой даче горбатилась!
Огурцы выращивала, помидоры!
Вам же все отдавала! «Три банки огурцов и килограмм помидоров — это не «все отдавала», — подумала Тамара Сергеевна, но вслух сказала другое: — Ирина Васильевна, давайте будем честны.
Дача — ваша.
Она оформлена на вас.
Следовательно, и ремонт — ваша забота.
Или Лешина, если он желает помочь.
Но это не моя ответственность.
Свекровь вскочила со стула, чуть не опрокинув чашку. — Не твоя ответственность?!
А когда Леша квартиру покупал тебе, это чья была забота?
Я, между прочим, внесла сто тысяч на первый взнос! — Сто тысяч в двухтысячном году, — напомнила Тамара Сергеевна. — Это было двадцать пять лет назад, Ирина Васильевна.
И вы постоянно нам об этом напоминаете, когда что-то нужно. — Неблагодарная! — выдохнула свекровь. — Теперь я вижу, какая ты на самом деле!
Леша говорил мне, что ты эгоистка, но я не верила!
Тамара Сергеевна почувствовала, как внутри что-то разорвалось.
Все эти годы она старалась быть хорошей невесткой.
Терпела упреки, готовила любимые блюда свекрови, выслушивала бесконечные советы о том, как правильно воспитывать сына, убирать квартиру и даже как стоять у плиты.
И вот итог — она «эгоистка». — Знаете что, Ирина Васильевна, — произнесла она тихо, но решительно. — Выпейте чай и уходите домой.
Денег на дачу я не дам.
И если Леша называет меня эгоисткой за то, что не хочу отдавать свои личные сбережения, значит, нам с ним предстоит серьезный разговор.
Свекровь схватила сумку и помчалась к двери, бросая на ходу: — Вот увидишь, что будет, когда тебе самой помощь понадобится!
Не надейся на нас!
Дверь захлопнулась.
Тамара Сергеевна осталась одна на кухне, глядя в окно.
По спине пробежали мурашки — от стресса, но и от какого-то странного чувства победы.
Она не сдалась.
Впервые в жизни не сдалась…
Следующие две недели в доме царила такая атмосфера, что ее можно было снимать для документального фильма «Ледниковый период в отдельно взятой квартире».
Алексей говорил с женой односложно, по вечерам демонстративно звонил маме и долго ее утешал, не покидая комнату.
Тамара Сергеевна делала вид, что ей все равно.
На самом же деле это было далеко не так.
Тридцать два года брака — немалый срок, за который люди срастаются, словно сиамские близнецы.
И когда один из них вдруг начинает тянуть в свою сторону, второму становится больно.
Но Тамара Сергеевна держалась.
Она понимала: если сейчас уступить, потом будет только хуже.
Алексей пробовал разные подходы.
Сначала молчал — не помогло.
Затем начал намекать, что «вообще-то в семье все должно быть общим».
Тамара Сергеевна возражала, что общее — это когда решения принимаются вместе, а не «мы с мамой решили».
Тогда муж перешел к патетике: — Тамар, ну ты же понимаешь, мама уже старая.
Возможно, это последнее лето, когда она сможет быть на даче… — Леш, твоя мама здоровее нас с тобой, — сказала Тамара Сергеевна резко. — В прошлом месяце видела, как она с тремя сумками из магазина шла.
Не хромая. — Это возраст такой, обманчивый… — Давай без манипуляций.
Если хочешь — помогай маме сам.
Бери кредит, копи деньги, продай машину, в конце концов.
Но это твое решение и твои деньги.
После такого разговора Алексей хлопнул дверью и вернулся лишь поздно вечером.
Где был — Тамара Сергеевна не стала спрашивать.
Не хотела знать.
Самое неприятное началось, когда муж стал задействовать сына.
Дмитрий, их двадцатипятилетний сын, жил отдельно, но по выходным приезжал пообедать и забрать «передачу» из котлет и пирожков.
В одну из таких суббот Алексей его задержал. — Дима, поговори с мамой, — начал он, когда Тамара Сергеевна была на кухне. — У нас тут конфликт.
Бабушке дачу ремонтировать нужно, а мама отказывается помочь.
Дмитрий, парень в целом разумный, но всегда старающийся держаться в стороне от семейных ссор, замялся. — Пап, я же не в курсе… — Да какой курсе! — повысил голос Алексей. — Бабушка всю жизнь для нас старалась, а теперь мама жадничает!
Тамара Сергеевна вышла из кухни с полотенцем в руках и очень спокойно сказала: — Дима, не слушай отца.
