— Грязные ботинки на чистой тумбочке. Каждый день.
Это было неожиданно. До того шел нормальный разговор: Мария Михайловна рассказывала, что растила Сашу одна, что у его отца была другая семья, что Саша знает про отца (которого уже сейчас нет в живых). Говорила о том, что никогда у нее с сыном не было проблем, он хорошо учился, у них были прекрасные отношения. И вот сейчас ему пятнадцать, он стал замкнут, не слышит, что она ему говорит… Я старалась убедить ее в том, что это совершенно нормально, как вдруг она всхлипнула и попросилась в клинику неврозов. Я опешила — с чего бы? Из-за того, что подросток стал замкнутым? И тут Мария Михайловна заговорила вдруг ровно, как в гипнотическом трансе:
— Он ставит ботинки на тумбочку в прихожей. Каждый день. Ботинки 46-го размера. Все в грязи. И вот они там стоят. Когда я прихожу с работы. Я просила ставить их под вешалку. Я умоляла, я ругалась, я кричала. Я выбросила их в окно. На следующий день они снова там. Я все делала, чтобы не испортить с ним отношения. Мне казалось, что у меня все получается. И вот теперь — ботинки!
— А вы не преувеличиваете? — осторожно поинтересовалась я, хотя теперь клиника неврозов не казалась мне такой уж далекой от этого «ботиночного» случая. — Может быть, он просто их там забывает?
— Нет, нет! Он делает это сознательно! Но я не понимаю, что это означает, и от этого буквально схожу с ума! Я уже полгода не могу уснуть без снотворного.
— Вы спрашивали?
— Тысячу раз! Никакого ответа.
— Ведите сюда Сашу.
***
Саша — черноглазый, очень высокий юноша -сидел в кресле и улыбался. Давно мне не приходилось видеть такого «закрытого» подростка. Отвечает на все вопросы, не ерничает, вроде бы искренне хочет помочь разобраться, но при этом не говорит ни-че-го.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что мать на грани невроза?
— Да, меня волнует ее состояние.
— Что это за ботинки на тумбочке?
— Ну, вы понимаете, в таком состоянии ее все раздражает…
— Ты их туда ставишь или нет?
— Наверное, было разок, я не помню.
— Мать тебя чем-то достала?
— Ну что вы! У нас прекрасные отношения.
— У тебя есть какие-то тайны?
— Нет. Забавно, у всех одноклассников проблемы — со школой, с родителями, а у меня нет.
— Как ты думаешь, ты можешь чем-нибудь помочь матери?
— Я готов сделать все, что угодно!
— А ботинки?
— Да что вы-то все об этих ботинках! Ну мама — ладно, у нее — нервы, а вы-то что к ним привязались?
И так далее в том же духе.
— Ну что, вы что-нибудь поняли? — Мария Михайловна смотрит на меня с надеждой.
— Ничего не поняла! — честно отвечаю я.
— И что же мне делать? В клинику?
— Спокойно, сейчас что-нибудь придумаем, — пообещала я, не представляя себе, что делать дальше. Я ведь даже не знаю: чертовы ботинки есть или нет? А если есть, то чей это симптом — Сашин или его мамы? Кого тут лечить-то, в конце концов?!
— Ладно, — решила я, подумав минут пять, на протяжении которых Мария Михайловна взяла с полки и с явным трудом собрала головоломку для детей от 5 до 7 лет. — Вы раньше о чувствах с ним не говорили? Теперь будете. Много. Навязчиво. От первого лица. «Методика неоскорбительной коммуникации».
— Но он же не будет слушать, — возразила Мария Михайловна. — Уйдет в свою комнату. Включит музыку…
— Не ваши проблемы. Вы говорите, пока сил хватит. И не забывайте: только о своих чувствах, только в форме «я-посланий».
— Попробую, — неуверенно согласилась Мария Михайловна.
***
— Здравствуйте, садитесь. Рассказывайте.
— Ну… Произношу в коридоре возле ботинок такие монологи…
— А Саша?
— Саша прячется, музыку включает. Потом выглядывает, проверяет. Молчит. Один раз пальцем у виска покрутил.
— Можете воспроизвести отрывок из монолога?
— Пожалуйста! — подозрительно охотно согласилась Мария Михайловна. — Когда я вижу эти ботинки, мне кажется, что вся жизнь прошла зря. Все впустую, все, как в бездонный колодец! Я ошиблась в чем-то очень существенном. Я расплачиваюсь за ошибку…
На глазах женщины заблестели слезы. Шекспир!
— Спасибо, достаточно! Продолжайте в том же духе. Скоро отреагирует.
— Как?
— Самое обидное, если просто уберет ботинки, и мы так и не узнаем, что это было.
***
Саша и Мария Михайловна пришли на прием вместе в конце следующей недели. Саша был мрачен, Мария Михайловна весела. Она прошла в кабинет.
— Вы представляете, убрал! Я рыдала в коридоре, как Ярославна. Тут он выскочил из комнаты и заорал: «Ты думаешь! Ты чувствуешь! Тебя когда-нибудь интересовало, что Я чувствую?!» — и заплакал. Он лет с шести не плакал. Я растерялась, а он говорит: «Ты сама реши, зачем я тебе нужен, а то я ничего не понимаю!» Тоже разревелась, говорю: «Ты -жизнь моя, у меня, кроме тебя, никого нет!» Мы поплакали, потом я пирог испекла, а на следующий день их не было!
-Та-ак, — никакой эйфории по поводу произошедшего я не испытывала. — И зачем же вы теперь пришли?
— А это он сказал, — растерялась Мария Михайловна. — Саша. Так и сказал: ну, добилась своего? Пойдем теперь к твоему психологу разбираться…
Я мысленно поаплодировала Саше. Мария Михайловна не сумела разглядеть, что проблема осталась на месте, а Саша увидел!
— «Ты сама реши, зачем я тебе нужен…», — процитировала я. — Объясняй, как можешь. Я тебе помогу.
Сумрачный подросток смотрел на меня с недоверием.
— Ты — пострадавшая сторона. Я — за тебя. Говори.
Медленно начинается разговор. Десятки наводящих вопросов, мучительные паузы, где-то уточнения матери, где-то мои подсказки.
— Я не знаю, как себя вести. Я не умею хамить. Я очень люблю свою мать. И она меня любит. Но я для нее кто? Ребенок? Она может рыться в моих карманах — я просил ее, а она мне: да какие между нами секреты. Это правда, я понимаю. Но она же хочет, чтобы я был «мужчиной в доме». Я согласен и на это, я могу. Но либо то, либо это. Вместе-то не получается! Я либо вырос, либо остался маленьким. Я хочу знать! Мои приятели как-то умеют дать понять родителям, что они… ну, хотят того, хотят этого… А я не умею, я слишком уважаю мать или… или я хочу чего-то не того… Как это все объяснить — я не знаю, и вот — ботинки!
Ключевое слово было наконец произнесено! Ботинки — единственная форма протеста, оказавшаяся доступной бедному Саше! В этих несчастных ботинках слилось все: и невозможность оставаться ребенком, и страх перед нарождающейся мужественностью, и осознание своей особенности, отличия от большинства сверстников. Мамино воспитание, книги и фильмы поставили очень высокую планку для Сашиных устремлений: «Любовь к женщине — только самой высокой пробы, дружба со сверстниками — не прощающая предательства». Соответствую ли я сам этим высоким стандартам, спрашивает себя Саша и честно отвечает: нет! Значит, пусть у меня не будет ни любви, ни дружбы. Я буду жить аккуратно, чтобы не было проблем. И их не было — кроме одной: ощущения фальши и разрыва с нормальной жизнью. И на сцену семейной идиллии явились грязные ботинки, стоящие на тумбочке.
