Сначала руки болели, а потом вовсе перестали ощущаться.
Думала — вот сейчас и рухну.
А те… просто снимали.
Тамара села напротив.
Вдруг Наташа фыркнула — неожиданно, почти смеясь. — А ты молодец.
Я думала — все, конец, никто не появится.
А ты словно… не знаю.
Как в фильме. — В тапочках с зайцами.
Выглядело очень героически, могу представить.
Теперь обе рассмеялись.
Нервно, с дрожью, но все же рассмеялись. — Слушай, — она полезла в ящик стола за ручкой и блокнотом. — Вот мой номер.
Если что — звони.
Мало ли.
Вдруг полиция захочет допросить, или с той собакой что-то выяснится.
Или просто… если потом будет тяжело.
Такое бывает после стресса, я читала.
Наташа аккуратно взяла листок, словно важный документ. — Спасибо.
Правда, спасибо тебе.
Не знаю, как иначе выразить. — Да брось, — махнула рукой Тамара. — На моем месте любой так поступил бы. — Нет.
Не любой.
Там стояло десять человек, и никто не вмешался.
Только снимали.
Они помолчали. — Ты знаешь, что я думала, когда висела там? — тихо заговорила Наташа, глядя в кружку с остатками чая. — Я решила — если выберусь, никогда не буду такой.
Никогда не пройду мимо, если кому-то плохо.
Никогда не буду снимать, вместо того чтобы помочь.
Тамара кивнула. — Хорошая мысль.
Держись за нее.
Тамара проводила Наташу до дома.
Лишь потом обратила внимание на окружающее.
Тапочки превратились в два куска мокрого войлока.
Ночнушка под пуховиком липла к телу ледяным компрессом.
Почти утро.
На работу к девяти.
Тамара вошла в подъезд, поднялась к себе и сразу сняла промокшую одежду.
Горячий душ — пять минут блаженства.
Сухая пижама.
Новые шерстяные носки.
Она легла в постель, все еще не совсем понимая, что только что произошло.
Тамара закрыла глаза и неожиданно быстро погрузилась в сон — глубокий, без сновидений, словно провалилась в теплую темноту.
Сквозь сон она улыбнулась.
Этот день запомнится ей надолго…
