Алексей взял ключи от машины и последовал за сыном.
За ними дверь тихо захлопнулась, оставив в коридоре лишь отголоски их шагов.
Ольга собралась что-то сказать, возможно, ответить резким словом или язвить, но Нина Викторовна подняла руку, и её жест был настолько властным, что молодая женщина замерла. – Нет, нет, дайте мне закончить, – продолжила свекровь, и в её тоне не слышалось ни злобы, ни упрёка, лишь холодная определённость, словно врач, констатирующий факт. – Я не вчера появилась на свет, Ольга.
Я видела таких, как вы: красивые, молодые, мечтающие о нормальной семье без всяких «заморочек».
Но семья – это не ресторан, где можно выбрать блюдо и отказаться от десерта.
Семья — это Алексей, мой сын, который трудится, чтобы вы не знали нужды.
Это Игорь, который ни в чём не виноват, что его мама уехала за своей мечтой.
А вы… вы просто заняли её пустое место, даже не удосужившись его заслужить.
Я забираю внука не потому, что вы его терпеть не можете, а потому, что он заслуживает тепла, а не ваших «уйди с глаз долой».
Если вы думаете, что с рождением ребёнка всё само собой наладится – вы ошибаетесь.
Алексей не слепой, и он уже всё понимает.
Я это чувствую как мать.
Ольга побледнела, её руки задрожали, и она отступила на шаг, прижав ладонь к животу – защитный жест, но уже поздний.
В её глазах мелькнул страх: не перед свекровью, а перед тем, что её маска «железной леди» начинает рушиться. – Вы… вы не имеете права так говорить! – наконец прорвалось у неё, но голос дрогнул, прозвучав жалко и неубедительно. – Это мой дом, мой муж, и я… – Ваш дом? – перебила её Нина Викторовна, чуть приподняв бровь.
В этом движении было столько достоинства, что Ольга окончательно сникла. – Нет, детка.
Это дом Алексея.
А вы – гостья, забывшая о манерах.
Желаю вам удачи с «нормальной семьёй».
А с сыном я вечером по телефону поговорю, обсудим детали.
С этими словами свекровь повернулась и ушла, не обернувшись.
Дверь за ней закрылась мягким, но решительным звуком.
Ольга осталась одна, уставившись на вазу с цветами – теми, что Алексей подарил ей пару дней назад.
Её руки задрожали, и она опрокинула вазу со столика: хрусталь разбился вдребезги, вода растеклась по паркету, а цветы – яркие, но уже увядшие – лежали в лужице, словно разбитые надежды.
Нина Викторовна попрощалась с сыном, замечая на его лице следы огорчения и смущения.
Игорь уже сидел в машине, молча глядя в окно.
Когда бабушка завела мотор и села за руль, он сказал: – Бабуль… ты крутая.
Никто раньше так с ней не говорил.
Спасибо, что… ну, забрала меня.
Нина Викторовна улыбнулась краешком губ, коснулась его плеча – легко, без давления. – Не за что, внучок.
Теперь мы вдвоём.
И поверь, у нас всё будет хорошо.
А ты, значит, подслушивал? – улыбнулась она. – Мы с папой сначала на крыльце тебя ждали, а потом к машине подошли.
Машина плавно тронулась, унося их к бабушкиной квартире с высокими потолками и просторным балконом.
Там, в тишине, ждали новые книги на полках и аромат пирогов.
Бабушкина забота и визиты отца.
А в доме сына на полу сидела среди осколков несчастная, униженная Ольга.
Слёзы текли по её щекам – не от раскаяния, а от злости на то, что её «опустили ниже плинтуса».
Вернувшийся Алексей увидел беспорядок и заплаканное лицо жены.
Разговор получился коротким: – Я устал от этого цирка, Ольга.
Убери всё это и прекрати истерику.
И ушёл в кабинет, хлопнув дверью.
Жизнь продолжалась своим чередом, без Игоря, в ожидании пополнения «счастливого семейства».
Только счастливого ли?
