Тамара Сергеевна стояла, прижав руки к груди, в дверном проёме.
Профиль был безошибочно похож на Ирину, здесь и экспертизы не требовалось, да и эта манера — на грани наглости и грубости — была очень знакома матери. — Бабуля, а тут есть что поесть?
Я голодная, как собака.
Наконец Тамара Сергеевна закрыла входную дверь и направилась на кухню.
Она поставила маленькую сумку с продуктами на табурет, а вторую с вещами оставила в коридоре.
Сестра дала много вкусностей в дорогу, хотя Тамара Сергеевна отказывалась, но напрасно.
Она молчала.
Страх спугнуть своё счастье сковывал её.
Боялась, что если спросит, надолго ли пришла внучка, та ответит что-то вроде: «Забежала на минутку» или «Уже ухожу, раз надоела».
Тем временем Оля не церемонилась.
Налила себе чай в кружку и принялась уплетать гостинцы.
Бабушка села напротив, скромно положив руки на колени, лишь наблюдала. — Я к тебе жить, бабуля, иначе в детский дом заберут. — Как так, а мать?
Оля перестала жевать и подняла взгляд: — Её похоронили месяц назад.
Тамара Сергеевна схватилась за сердце. — Не знаешь?
А мы думали, что она обиделась и поэтому не приехала.
Ну ничего, место ей нормальное выделили, соседи всё красиво устроили, аккуратно.
Бабушка не сдержалась, губы задрожали, и она расплакалась. — Зачем теперь рыдать?
Уже не вернёшь, — Оля произнесла это не своим обычным нежным тоном, а старалась говорить как можно более низко. — Как так получилось, такая молодая… Съездим вместе, ты покажешь мне могилку? — Молодая.
Хм.
Нужно знать меру и не бросать слова на ветер.
Я вернулась домой, а там она со своим Мишей, и вокруг валяются шприцы.
Сразу стало понятно… — Шприцы? — удивилась бабушка, но потом махнула рукой, поняла.
Внучка общалась с ней наигранно, возможно, желая казаться взрослой, мудрой и самостоятельной, потому и выражения были резкими, с мужицким оттенком.
В ней почти не было женственности, разве что девичья фигура. — Вот, — протянула Оля несколько бумаг, доставая из сумки документы: свидетельство о рождении, паспорт и свидетельство о смерти матери, — Чтобы ты не думала, что я обманываю.
Пока Тамара Сергеевна внимательно читала, Оля сделала глоток и заявила: — Вот.
Ты мне жить не мешаешь, я тебе.
Когда исполнится восемнадцать, освобожу жилплощадь.
С твоей стороны будет разумно вести себя тихо и не спешить встретиться с матерью на небесах, иначе эту квартиру у меня отберут, и я не увижу бабушкиного наследства. — Живи, сколько захочешь, — бабушка вытерла слёзы. — Отдельную комнату тебе выделю, обустроим.
Где твои вещи? — Вот, — Оля указала на небольшой рюкзак, с которым пришла.
У неё никогда не было своей комнаты, своего уголка.
На её диване часто спали гости, с которыми мать устраивала гулянки; не было стола для учёбы; даже одежду, если мама покупала, рассчитывали носить вместе с ней.
Когда Тамара Сергеевна распахнула дверь, Оля растерялась. — Уборка в комнате будет на тебе, кое-какие вещи я заберу.
Весь день они передвигали мебель, переносили вещи в другую комнату, а когда закончили, Оля с размахом захлопнула дверь и плюхнулась на кровать.
Её счастливая улыбка продержалась недолго.
Взгляд девушки остановился на фотографии, висящей в красивой рамке напротив.
На ней была мать в нарядном платье с забавной причёской — двумя завитками с белыми бантами.
Оля уткнулась в подушку и разрыдалась.
Жизнь стала стремительно идти вперёд.
Тамара Сергеевна не успевала давать внучке советы, теперь, когда документы были в порядке и придраться было не к чему, Оля стала вести себя всё более нагло.
Она постоянно вытаскивала у бабушки деньги из кошелька, съедала самое вкусное, практически ничего не оставляя родственнице, и не следила за порядком в квартире.
Тамара Сергеевна качала головой, иногда выражала недовольство, но очень осторожно.
У неё появилась внучка, ради которой стоило жить, суетиться по дому, заниматься не только своими делами.
Как и боялась бабушка, дурная компания не заставила себя ждать.
Оля начала пропадать где-то, а вскоре Тамара Сергеевна заметила, что из сбережений исчезла крупная сумма.
Серьёзный разговор назревал давно, но теперь, когда терпение бабушки лопнуло, она решилась.
Оля вернулась очень поздно, стараясь не шуметь, тихо открывала дверь и прокрадывалась в коридор.
На цыпочках, крадучись, девочка шла к своей комнате. — Включи свет и подойди ко мне.
Оля прикрыла лоб рукой, закатила глаза, но подошла к бабушке, сидевшей в кресле. — Мне кажется, это ты пришла ко мне и сказала, что не будешь мешать моей жизни, — начала пожилая женщина. — А я и не мешаю, — огрызнулась внучка. — Посмотри на часы — уже час ночи, а вставать завтра в семь. — Я не пойду на первый урок, прогуляю. — Пойдёшь.
И вообще, будешь делать всё, что я скажу, или поедешь в детский дом.
Больше я эту тему поднимать не стану — мне не понравится, всё, собирай вещи.
Деньги это тоже касается, возьмёшь без спроса — прощай.
— Ты… Ты… — Оля сжала кулаки и покраснела, но сдержалась.
Обещания хватило Оле ровно на две недели.
