Папа Ольги не имел украинских корней, и девочка унаследовала внешность, которую бабушка выразила одной короткой, но ёмкой фразой: «Господи, помилуй! Ну прямо мартышка!».
Ольга уже слышала подобные замечания в свой адрес, но предпочитала делать вид, что спит — ведь ей всего пять лет, и по выходным мама всё равно заставляет её дремать днём, как в детском саду. — «Дай я хоть пару часов от тебя отдохну!» — объясняла мама, аккуратно подправляя одеяло под плечами дочери и задергивая шторы в комнате.
В течение первых тридцати минут Ольга послушно лежала, устремив горящие синие глаза в небольшое отверстие на стене, где обои были ободраны.
Именно эти рваные обои — результат её собственного творчества.
Ведь нужно чем-то занять себя целых два часа подряд, так что девочка выцарапала их, а в штукатурке пальчиком сделала дырку аж до кирпича.
Лежа, она услышала, что в дом пришла бабушка.
Эту бабушку Ольга не особенно любила — за её ворчливость и строгость, а также за нескончаемое жалостливое отношение к внучке.
Бабушка брала её перед собой, крепко держала за плечи и пристально разглядывала.
В такие моменты Ольга ощущала себя каким-то недоразумением природы, будто с ней что-то не так, но поскольку она родная внучка и дочь мамы, оставалось лишь смириться — в семье её должны любить такой, какая она есть, хоть и с недостатками. — «Ох, Господи, красота наша, егоза-стрекоза», — говорила бабушка с жалостью, приглаживая торчащие волосы, напоминающие одуванчик, густые и жёсткие, словно проволока. — «Ох, да у неё брови будут какие, Таня, слушай, говорю тебе».
— «Брови срастутся, точно!» — предсказывала она.
— «Будет монобровь!»
Бедная девочка, этого ей ещё не хватало… Ольга не могла понять, почему бабушка так сильно жалеет её.
Ведь, казалось бы, всё у неё на месте: руки, ноги, голова, тело.
Всё функционировало и двигалось как положено, и сама девочка чувствовала себя отлично, энергия буквально переполняла её.
Ей становилось неприятно слушать подобные жалобы, и она мягко пыталась вырваться из крепких объятий бабушки.
Но та лишь сжимала её ещё сильнее и, переполненная чувством благородства, шептала ей в ухо: — «Ну не обижайся, моя маленькая».
— «Чего обижаться?»
— «Ты же знаешь, что бабушка всё равно будет любить тебя, какой бы ты ни была».
— «Знаешь?»
Ольга кивала, но в голове прокручивала мысль о том, как бы поскорее убежать.
И вот снова повторяется история: пришла та самая бабушка, мама мамы Ольги.
Девочка слушала, как мама предлагает бабушке взять одну фотографию из детского сада — их там фотографировали в студии, и мама купила сразу несколько снимков.
На фотографии Ольга была изображена снежинкой.
Бабушка, думая, что девочка спит, не стеснялась в выражениях и, глядя на снимок, схватилась за сердце. — «Ох, Господи, помилуй! Ну прямо мартышка!» — сказала она.
— «Мама!»
— «Зачем ты так?»
— «Я не хотела оскорбить, а лишь пожалеть, и только между нами».
— «Жалко ребёнка, Таня!»
— «С такой внешностью ей в жизни будет тяжело, посмотри сама — совсем не украинская, смуглая, тёмная, дикая, только глаза твои синие достались».
— «Ресницы чёрные, как половина лица — ужас!»
— «О чём ты думала, выходя замуж за его отца?»
— «Как они будут жить в нашем обществе?»
— «В саду малыши ещё не замечают, а в школу пойдёт — там её загнобят, сломают дитё».
— «Мама, хватит драматизировать».
— «Мне кажется, Ольга очень даже симпатичная, и характер у неё бойкий, вырастет страстной красавицей с Востока».
— «Ага, красавицей… Там и запаха красоты нет… От обезьянки её не отличишь, знаешь, от той, с которой на пляже предлагают сфотографироваться».
