Сначала он не мог уловить смысл тех слов, они казались неясными и расплывчатыми, словно далекий, прерывистый шепот, доносящийся сквозь вату. Со временем звук усиливался, крепчал, и вот Игорь с трудом расслышал: «Ты только держись! Не делай этого!» Затем, словно прорвавшаяся плотина, нахлынули навязчивые мысли — его, но с чужой интонацией: «Вздернуться. Прямо сейчас. Пусть они придут и увидят. Пусть пожалеют, что не ценили и не понимали меня!» Сквозь этот поток снова пробивался тихий, но настойчивый шепот: «Держись! Сопротивляйся! Они сильные, но ты не слабак, ведь ты держался до последнего!» И вновь, сжимая виски, на него наваливалась чуждая воля: «Иди прямо сейчас. Не откладывай. Всё закончится быстро. Боли не будет, лишь тишина и покой.»
Игорь бросил взгляд на сигарету — она продолжала тлеть, не сгорая, словно время для неё застыло. С отчаянием он подумал, что окончательно сходит с ума, и резким, почти паническим движением отбросил её в сторону. Он попытался избавиться от этого наваждения, от этого внутреннего раздвоения, закрыл уши руками, чтобы не слышать, но голоса не прекращались — они звучали не снаружи, а изнутри. В его голове разворачивалась настоящая битва, сражение за волю: «Давай! Взвесься, тебе нужно это сделать! Сделай это! Тебе станет легче… наконец-то…» И тут же, словно щит: «Держись! Ты только держись! Сопротивляйся! Я с тобой!» Изо всех сил, стиснув зубы, он пытался противостоять голосу, который уговаривал, обманывал и манил свести счёты с жизнью.
В то же время ноги, словно налитые свинцом, но подчиняясь чужой воле, словно сами вели его к высокой старой жасмине. Он не понимал, как сумел забраться на толстый горизонтальный сук и дрожащими пальцами расстегнул ремень джинсов. Неожиданно в голове вспыхнула резкая, пронзительная боль, и Игорь осознал, что тело почти перестало слушаться — оно дергалось в безумных, неконтролируемых конвульсиях, сотрясая всё существо, и при этом он каким-то чудом удерживался на ветке.
Но после очередного мощного судорожного рывка и оглушительного победного голоса в голове: «Давай же! Не будь трусом! Раз — и всё! Сделай это!» — он потерял равновесие, почувствовал, как мир вокруг переворачивается, в глазах потемнело. Пятна черного и багрового цвета поплыли перед глазами… Больше он ничего не помнил.
Очнулся он уже в Щорсе, в своей комнате, где потолок казался плывущим и медленно вращающимся. Вокруг суетились родные — их силуэты размывались, а голоса звучали словно из-под воды. Тамара плакала, не скрывая слёз, и её влажные ладони время от времени касались его лба и рук, словно проверяя, жив ли он, здесь ли. Наверное, она действительно любит… Когда сознание окончательно вернулось, близкие рассказали, что брат, обеспокоенный долгим отсутствием, отправился на ночные поиски, обошёл Щорс и будто подталкиваемый невидимой силой забрался в густые, никем не замечаемые заросли прямо под окнами. Именно там Алексей и обнаружил Игоря — без сознания, бледного как полотно, лежащего между старой плакучей жасминой и водосточной трубой. Ремень был странно и зловеще обвязан вокруг ладони, словно в последний момент он пытался за что-то ухватиться.
Не теряя ни минуты, брат побежал за Виктором, и вдвоём они унесли Игоря домой. Позже, уже в больнице, ему поставили диагноз: закрытая черепно-мозговая травма и сотрясение мозга средней тяжести. Врачи качали головами, утверждая, что ему невероятно повезло — падение могло закончиться куда трагичнее.
Это был единственный случай в жизни, когда случилось нечто по-настоящему мистическое, необъяснимое, о чём он не решался говорить многим, опасаясь показаться сумасшедшим. Ангел-хранитель, дымчатый призрак или голос из ниоткуда — как бы ни называли это, кто-то помешал ему совершить последнюю, роковую ошибку.
Больше он ни разу не видел ту серо-белую дымовую фигуру и не испытывал подобного леденящего двоемыслия. Однако в тишине, особенно в моменты душевной тяжести, он мысленно бесконечно благодарил того, кто помог ему в ту ночь и оттолкнул от края безвозврата.
С Ольгой они встречались ещё год, а потом расстались — поступили в институты в разных городах. С того дня родители тоже стали осторожнее с выражениями. Ведь лучше, чтобы младший сын был обычным, не слишком успешным, но живым, чем смотрел на них с упрёком с мраморного памятника на кладбище.
