Я слушал тишину и мерное тиканье часов… Старушка была занята на кухне.
Её белоснежная косынка… её глаза, сверкающие словно сапфиры, не потускневшие с годами… её волосы, аккуратно убранные под косынку, белые, как первый снег… Такая же старушка водила меня в детстве моя мать.
Я заикался до шести лет, испугавшись однажды собаки.
Помню, как та бабушка отливала мне страх воском и тыкала в лицо иконы.
Я был уверен, что эта бабулька жила в том же доме!
Но это не могла быть она!
Прошло столько лет!
Разве она могла остаться неизменной?
Да она давно умерла!
Баба Галина, баба Нина… Как же её звали? — Слушай, Тамар, — тихо обратился я к жене, — бабулька тебе не кажется странной?
Я помню этот дом очень хорошо, как он уцелел за тридцать пять лет… И та бабка — точная копия той, что жила здесь.
Знаешь, она колдовала… Точнее, лечила людей воском и молитвами… Всё это странно. — Правда? — прошептала Тамара. — Что — голова болит? — Всё болит.
Если это она, попроси, чтобы мне стало легче. — Хорошо, побегу.
Не хочу выглядеть дураком. — Чай готов! — объявила старушка, появившись в дверном проёме. — Сергей, подай жене чашку, попой её с ложечки и вот мёд в сотах, пусть пожуёт немного, может станет легче. — Я сама могу… — попыталась встать Тамара.
Я поставил подушку вертикально и прислонил к металлическому изголовью, чтобы она могла сесть. — Экономь силы, дочка, они тебе ещё пригодятся.
Сергею это не сложно, — сказала она и посмотрела на меня гипнотически.
Я почему-то не осмелился возразить и сделал всё, как велела.
В голове крутились два вопроса: откуда эта женщина знает моё имя и почему я раньше был так суров с Тамарой.
Ведь не первый раз так: Тамара не может сама попить или поесть, лежит часами, пока не соберётся с силами, а я вроде предлагаю помощь, но не настаиваю.
Поэтому сейчас, видя, как она оживает после четырёх ложек облепихового чая и кусочка пчелиного воска во рту, я впервые почувствовал вину и даже словно разделил страдания Тамары. — Дальше сама, иди, — улыбнулась она и уверенно забрала у меня чашку, ложку и мёд.
Сын уже уплетал бабушкины блинчики, возясь ими по тарелке с вареньем. — С каких пор ты ешь варенье, жук? — Ты попробуй, пап!
Оно из земляники! — не мог остановиться Илья.
Бабушка тут же поставила передо мной тарелку. — Извините, а как вас зовут? — спросил я, немного смущаясь. — Галина.
Просто баба Нина.
Ешь, не стесняйся, а то сынок у вас шустрый. — Да… жена такое не готовит с тех пор как… А откуда вы знаете моё имя?
Я вроде не представлялся. — А как же?
Ты мне сказал: «Здравствуйте, меня зовут Юрий…» — Разве? — Точно.
Старушка смотрела на меня с лукавой улыбкой.
Я не мог понять, кому верить: ей или себе?
После еды меня начало клонить ко сну — встал я рано.
Метель всё так же завывала за окном.
Я прилёг рядом с Тамарой и пытался придумать, как открыть проклятые двери машины.
Я уснул, но вскоре меня разбудил голос жены.
Она встала и разговаривала с хозяйкой. — Скажите, а вы случайно не знаете, есть ли здесь поблизости целители или кто-то подобный? «Решила издалека подойти», — подумал я в полусне. — «Хитро». — Да где уж, деточка, все перевелись.
Тамара вздохнула. — А ты как себя чувствуешь?
Лучше уже?
Вижу, щёчки порозовели. — Да, знаете, голова перестала болеть. — А знаешь что?
Ты пока помоги мне, а я подумаю, может вспомню кого.
Видишь икону в углу?
Сними её, пожалуйста, и протрёшь от пыли, я дам тряпочку.
А я подумаю… Они так долго возились, что я снова задремал.
И мне приснилось, что на той иконе Николай Чудотворец, а мы всегда были далеки от церкви.
Я смотрю на икону глазами Тамары и молюсь всем сердцем, чтобы он исцелил её не ради меня, а ради мужа и сына, чтобы она не ушла и не оставила их одних, чтобы она любила нас больше всего на свете… Меня разбудила баба Нина.
С удивлением я обнаружил, что уже обед.
Солнце светило в окна, а жены и сына рядом не было. — Они вышли гулять.
Одевайся, тебе тоже полезно.
Я едва успел сообразить, как баба Нина вытолкала меня на веранду.
У меня челюсть чуть не отвисла, когда я увидел, что творится за стеклами.
Вы не поверите.
Лето.
За окнами было настоящее лето.
Я толкнул дверь и вышел на крыльцо… Тепло, птицы щебечут, куры кудахчут, а где-то вдали звучит звонкий крик утки, напоминающий смех: «ха-ха-ха».
Я изумлённо оглядывался и понимал, что нахожусь вовсе не во дворе бабы Нины… Это был двор моего детства.
Кто-то положил деньги мне в ладонь, и голос мамы (мамы!) сказал: — Съезди на велосипеде за хлебом.
Такое случалось тысячу раз в моём детстве… Я направился к калитке.
