Он долго стоял у её двери, не решаясь позвонить.
Что он мог сказать в этот момент?
Что пришёл её спасать?
Но что ему вообще под силу в такой ситуации?
Вдруг дверь подъезда распахнулась, и Настя вышла, неся мусорный пакет.
Увидев его, она застыла.
На её лице не было ни удивления, ни злости — только глубокая усталость. — Ты? — сказала она. — Опять? Как ты меня нашёл? — Не только ты упрямая, — с горечью улыбнулся он. — Ты же знаешь, что я настойчив, когда дело касается обещаний. — И кому ты на этот раз что-то пообещал? — Настя спросила, а Илья молчал.
Он пристально смотрел на её лицо, пытаясь заметить признаки болезни, затем произнёс: — Мне снилась мама. Она хочет, чтобы я помог тебе.
Квартира Насти оказалась небольшой, но уютной.
Везде были разбросаны игрушки, рисунки, маленькие носочки.
Самой девочки не было видно. — Я знаю о болезни, — спокойно сказал он.
Настя сжала губы. — Мне не нужна твоя жалость. — Это не жалость, — ответил он. — Я не могу притворяться, что ничего не происходит. Позволь мне помочь. Мы же не чужие друг другу.
Настя подняла на него глаза, и Илье показалось, что перед ним смотрит его бабушка. — Не чужие, — с трудом выдавила Настя. — Я твоя двоюродная сестра. Дочь твоего дяди, которого бабушка оставила в детском доме.
Илья чуть не задыхался.
Мама намекала на некую семейную тайну и свою вину.
Он знал про дядю — бабушка не скрывала этого.
Она не могла прокормить двоих детей, поэтому дядю решили оставить. — Я не знал, — прошептал он.
Настя кивнула. — Её зовут Катя, — внезапно сказала она, словно сдаваясь. — Сейчас она спит. Если хочешь, можешь потом с ней познакомиться.
Он рассказал Марине всё как есть: о новом открытии родства, о болезни Насти и о том, что его сердце всё ещё бьётся сильнее, когда он смотрит на неё. — Ты не можешь бросить её сейчас, — сказала Марина. — Давай перенесём свадьбу.
Илья был признателен Марине, хотя совесть терзала его: она не заслужила такого отношения.
Но иначе он поступить не мог.
Он навещал Настю и Катю почти ежедневно.
Выгуливал Катю — живую, смуглую девочку с большими, необычайно серьёзными зелёными глазами.
Покупал продукты, оплачивал новые экспериментальные препараты, не покрываемые страховкой.
Настя сопротивлялась, но болезнь постепенно отнимала у неё силы даже на сопротивление.
Однажды вечером она лежала на диване, укутавшись пледом, а Илья сидел рядом. — Спасибо, — прошептала она, не открывая глаз. — За всё. И прости меня. — Тебе не за что извиняться, — ответил он, беря её руку.
Её рука была холодной и почти невесомой. — Ты спрашивал про её отца… — она говорила медленно, подбирая слова с трудом. — Его звали Алексей. Он был как ураган… Безбашенный, весёлый. Катал меня на своём мотоцикле. Я всегда боялась за него… А потом он разбился. Я родила Катю через месяц после его похорон.
Она открыла глаза, и в них блестели слёзы. — Я так и не смогла его забыть. Иногда мне кажется, что я просто медленно иду за ним. Что я умираю не от болезни, а от того, что слишком долго жила без него.
Илья смотрел на неё без ревности и обиды.
Только бесконечная, всепоглощающая жалость и горькое осознание: его соперником был не человек, а призрак.
Бесполезно сражаться с призраком.
Он не мог её спасти.
Ни деньгами, ни заботой, ни той старой, невысказанной любовью.
Но мог быть рядом.
И попытаться сохранить ту часть её, что ещё оставалась в этой жизни — маленькую Катю с серьёзными зелёными глазами, в которых отражалась судьба её матери, отца и его собственной, так и не озвученной любви.
Да, он любил Марину.
Её спокойствие, ум, надёжное будущее, которое они строили вместе.
Но чувства к Насте были иными.
Они не были спокойными.
Это был старый шрам, который вдруг начал заново болеть, напоминая о единственной ране, что так и не зажила.
Любовь-боль, любовь-вина, любовь-призрак.
Она не имела будущего, состояла полностью из прошлого и обречённого настоящего.
И от этого ощущалась только острее.
Он боялся говорить об этом с Мариной.
Боялся увидеть в её глазах ту же ревность и презрение, что когда-то были у Оли.
Он готовился к сценам, к разрыву, к разрушению всего, что они создали.
Они пили вечерний чай на его кухне, когда он не выдержал. — Ей осталось совсем немного. И я не смогу оставить её девочку, понимаешь? Я мог бы обмануть тебя и сказать, что обязан помочь, как родственник, но это не так: я люблю её. И поэтому не смогу бросить её дочь.
Он замолчал, глядя на неё.
Марина поставила чашку на стол.
Её взгляд был задумчивым и печальным. — Я так и думала. Мне очень жаль. Её, тебя и эту бедную девочку. — Ты не злишься? — удивился Илья. — Злюсь? — она удивлённо подняла брови. — Илья, есть вещи важнее ревности.
