Ольга произнесла: — Это… не для нас, Дмитрий. — А для кого же? — он уже стал разрывать конверт.
Иван сделал шаг вперёд и положил руку на конверт. — Дай мне, — спокойно попросил он. — Я сам прочту.
Если там что-то личное — расскажу.
Обещаю.
Дмитрий застыл, руки у него дрожали.
Он глубоко вздохнул, отпустил конверт, но взгляд оставался таким же острым, словно лезвие.
Иван аккуратно сел на край кровати, словно боясь повредить пружины, и разорвал бумагу.
Вынул листок.
Быстро пробежал глазами и сжал край пальцами, чтобы руки не дрожали.
«Виталию. Здравствуй.
Не знаю, как лучше к тебе обратиться — для меня ты навсегда останешься мальчиком с открытой улыбкой и забавными торчащими волосами.
Пишу, потому что всю жизнь избегала этих слов, а теперь скрывать уже поздно.
Мы с тобой были наивными.
Думали, что любовь — это только смех и романтика.
Когда я забеременела, ты пропал.
Я обиделась и ушла.
Потом встретила Ивана.
Он был добрым.
Принял меня такой, какая я есть.
И ребёнка тоже.
Мы никому не рассказывали.
Он не хотел, чтобы меня осуждали.
Сказал: „Будем жить, как все“.
Мы так и жили.
С годами мне казалось, что правда растворится.
Но она — как соль.
Невидимая, но присутствующая.
И чем ближе конец, тем сильнее ощущаешь её вкус.
Виталий… Один из наших детей — не от Ивана.
Я не пишу, кто именно.
Люблю их всех одинаково.
И сейчас моя любовь и вина живут рядом.
Если когда-нибудь найдёшь это письмо — знай: я не виню тебя.
Просто хочу, чтобы ты знал: ты был.
И в моих детях — тоже.
Тамара».
В тишине комнаты отдавался звук тикающих часов в коридоре.
Дмитрий вскочил. — Значит, кто-то из нас — «не от Ивана», — голос его дрогнул. — Прекрасно.
Отлично.
Вот такой подарок.
Ну что, Ольга, поздравляю: теперь у тебя есть шанс стать «особенной».
Или думаешь — это я? — Дмитрий, — тихо прервала его Ольга, — остановись. — Ты всегда говоришь «остановись», «давай спокойно», — взорвался он. — А у нас жизнь только что перевернулась.
Папа, ты знал?!
Иван положил письмо на колени.
Он выглядел усталым, но в глазах горела решимость. — Я… Да, — признался он. — Я догадывался.
Тамара призналась мне ещё до ЗАГСа, что… у неё была история.
Я сказал, что люблю её и не хочу копаться в прошлом.
Когда родилась Ольга, я был рядом.
Когда появился ты — тоже.
Никого я не разделял.
Никогда.
Мне было достаточно того, что вы — мои дети. — Он поднял глаза. — Мы с мамой решили: правда — это только для нас двоих.
Может, это было ошибкой.
Но мы так решили.
Дмитрий коротко рассмеялся: — Великолепная честность.
Знали двое, страдают четверо. — Дмитрий, — Ольга встала и приблизилась к брату. — Это не повод для криков.
Это… больно, конечно.
Но не повод разрушать всё. — А что ты предлагаешь? — он приблизился к ней. — Обняться и запеть?
Сделать тесты? — Он повернулся к отцу. — Пойдём сделаем ДНК.
Завтра.
Проверим, «кто чей».
А потом… будем решать. — Будем жить, — сказал Иван. — Будем решать, — настойчиво повторил Дмитрий. — Я завтра иду сдавать ДНК.
Ольга посмотрела на отца.
Он кивнул. — Хорошо, — ответила она. — Завтра.
Вечером они разошлись по комнатам, словно оказались на разных берегах.
Иван долго держал в руках письмо Тамары «Ивану», затем убрал его в карман рубашки.
Дмитрий громко захлопнул входную дверь и вышел «на воздух».
Ольга сложила фотографии обратно, оставив на комоде лишь одну — где Тамара молодая, с косой, в светлой кофточке, улыбается в сторону, где её никто не видит.
Ночью Ольга лежала и думала о простых вещах: как мама всегда резала хлеб — по диагонали, как подгибала края простыни под матрас, как ругалась на пятна от вишнёвого варенья.
В этих мелочах не было «крови».
Там была жизнь.
Но письмо было правдой.
