Она могла сказать многое — о том, как за словами «нам трудно» скрывается «мне удобно». Но выбрала иное: — Поешьте. Всё остынет.
Первые минуты они ели в тишине — сосредоточенно, словно люди с крепкими зубами, но болезненными сердцами. Затем разговор завязался — о школе Дениса, о танце Насти под детскую песню, о том, что в садике «дали список до нового года», и этот список пережить можно.
Тамара внимала, задавала вопросы, радовалась — без осуждающего пальца. Она решила помогать так, как может: купит детям весенние ботинки, отдаст мешок с конструктором, который стал ненужен соседскому сыну, и в субботу заберёт внуков в парк, чтобы ребята отдохнули.
Но «садик» оплачивать не станет. Это её выбор.
Когда дети уже были одеты, Игорь вдруг задержался в прихожей, пока Ирина поправляла Насте шапку. Он наклонился к матери: — Мам… Ирина обиделась на тебя. Сказала, что ты жадная. Я ей сказал — не смей так. Она теперь молчит со мной уже третий день, — он улыбнулся без радости. — Но она успокоится. Я ей сказал, что мы сами. Я нашёл для Дениса репетитора по логопедии — мальчик из нашего дома, студент. Дешевле, чем в саду. Придётся пару вечеров подработать. Ничего. Вытянем. — Вытянете, — уверенно ответила Тамара. — Ты у меня всегда справлялся. И без чужих сумок.
Ирина накинула шарф, сдержанно улыбнулась Тамаре: — Спасибо за вареники, — сказала. — И… — она сделала паузу, — если хотите, приходите на утренник через неделю. Билеты платные, но я возьму для вас. — Я сама возьму, — спокойно ответила Тамара. — Не надо платить за меня. Но приду. Конечно.
Ирина кивнула. В её взгляде мелькнуло что-то — возможно, осознание, что эта женщина не враг, а просто другой взрослый. Дверь закрылась.
Тамара осталась одна в комнате. Она собрала посуду, сняла скатерть, положила в стиральную машину полотенца. Затем достала тетрадь с рецептами — старую, пропитанную ванилью и временем: в ней хранились записи всех пирогов её жизни.
Открыла на странице «хворост» и провела пальцем по строчкам — там было и её детство, и мама с деревянной скалкой, и руки, которые долгие годы месили тесто для чужих и своих. «Всё повторяется, — подумала она. — Но я сама решу, что буду готовить».
Спустя неделю на утреннике Тамара сидела в третьем ряду, сжимая в руках букет ромашек — для Насти. Рядом была Ирина с телефоном в руке, снимая выступление. Игорь махал детям с другой стороны зала.
После праздника они вышли во двор. Снег был мягким и пыльным. Дети лепили смешной кривой шар. Тамара стояла, прижимая к груди сумку с бутербродами, и думала, что жизнь — это не о деньгах, а о том, чтобы в нужный момент уметь сказать «да» и «нет».
Она произнесла своё «нет» — и дом не развалился. Дети продолжали улыбаться. Пенсия осталась её — на коммуналку, лекарства, автобус до дачи, и подарки, которые она дарила сама, а не по приказу.
Игорь звонил раз в пару дней — коротко и по делу, но голос его стал мягче, чем в тот день на кухне. Ирина писала реже, без приказных нот. Тамара не торопила и не требовала.
Она варила супы, вязала носки, сушила яблоки и жила — так, как её учили: помогай, если можешь, но не становись кошельком чужих планов.
Однажды вечером она сидела у окна, чай дымился, Рыжик грел ноги. За стеклом снег медленно падал. Тамара взглянула на свои ладони — помятые, с синеватыми прожилками, но крепкие. Она улыбнулась и подумала: «Хорошо, что не поддалась».
Не потому, что «выиграла спор» — в семье не должно быть споров, а потому что не отдала себя вместе с пенсией.
А завтра снова будет рынок, бульон, звонок Ольге про огурцы и «мама, мы зайдём».
И она, как всегда, скажет: «Заходите».
Но счёт за свою жизнь — оплатит сама.
Сколько еще испытаний им предстоит пережить?
Путь к роскоши обернулся сильнейшим ударом в сердце.
Как же быстро уходит детская наивность и приходит горький опыт?
Счастье иногда рождается из самой неожиданной дружбы.
Смело бросая вызов судьбе, она решилась на самое важное признание.
Не позволю тебе так просто всё перечеркнуть!