Три недели без звука.
Я не переводила деньги.
Елена не выходила на связь.
Похоже, надеется, что я забыла.
Или что-то случилось с автоплатежом.
На четвёртой неделе звонок.
Первый разговор с дочерью — Мам, привет!
Как у тебя дела? — Нормально.
А у вас? — Всё хорошо…
Пауза. — Мам, а переводы где?
Банк сбоит?
Вот и дошли до главного. — Не сбоит.
Я их отменила. — Как отменила? — голос становится выше. — Мам, но мы же договаривались… — Мы договаривались временно, Елена.
Прошло десять лет. — Но у нас ипотека только два года назад закрылась!
У нас дети!
У нас… — У вас есть твоя зарплата и зарплата мужа. — Говорю спокойно. — Хватит с меня. — Мам, ты что, обиделась на слова Александра? — в голосе раздражение. — Он ведь хорошо сказал!
Хранительница очага — звучит красиво! — Очень красиво.
А теперь хранительница решила очаг потушить. — Мам, это же глупо!
Из-за слов обижаться! — Я не обижаюсь.
Я просто перестала давать деньги в долг.
Десять лет, Елена.
Миллион двести тысяч.
Достаточно.
Тишина в трубке.
Затем: — Ты считала? — А ты нет?
Ещё пауза. — Мам, мы же семья… — Именно.
Семья.
Не благотворительный фонд. — Хорошо, — голос становится холодным. — Понятно.
Спасибо за… за всё.
Отключается.
И я понимаю: дочь обижена.
Очень обижена.
Но почему-то мне стало легче, чем прежде.
Детская манипуляция Две недели молчания.
Потом звонит Илья. — Бабуль, привет! — голос бодрый, но что-то не так. — Как дела? — Хорошо, внучек.
А у тебя как в школе? — Нормально…
Пауза. — Баб, правда, что ты больше нам не помогаешь?
Сердце сжимается.
Взрослые вовлекли ребёнка. — Илья, кто тебе это сказал? — Папа с мамой разговаривали.
Папа сказал, что бабушка стала жадной.
А мама его ругала. — Голос становится тише. — Баб, ты правда жадная?
Я молчу секунду.
Потом отвечаю: — Илья, жадность — это когда не делишься тем, что можешь дать.
А я десять лет делилась.
Теперь маме с папой пора самим зарабатывать на вас. — А-а-а… — он явно не до конца понял. — Ладно.
Бабуль, когда придёшь к нам? — Скоро, солнышко.
После разговора иду к Ларисе Ивановне.
Нужно с кем-то обсудить.
Мнение соседки и общественное осуждение — Правильно сделала, — решительно говорит соседка.
Я рассказываю ситуацию. — Сели на шею и ноги свесили.
А ты что, до гроба их содержать должна? — Но внуки… — Внуки не пропадут.
Отец пойдёт работать, как миллионы других отцов. — Лариса Ивановна наливает чай. — Слушай, а твой зять вообще работает? — Фрилансер.
Веб-дизайнер.
То есть есть, то нет. — Ага, понятно.
Творческая натура. — Ирония в голосе. — А сколько ему лет? — Сорок два. — В сорок два пора бы определиться с жизнью. — Лариса Ивановна качает головой. — Нет, ты правильно сделала.
Засиделся мужик.
Но на следующий день встречаю в магазине Светлану с третьего этажа.
Она смотрит косо. — Нина Сергеевна, а как же с дочкой? — голос сочувствующий, но глаза любопытные. — Говорят, перестали помогать… — Перестала, — отвечаю коротко. — Ну как же… семья же… дети маленькие… — Светлана вздыхает. — Молодым сейчас тяжело. — Десять лет помогала.
Достаточно. — Ну да, конечно… — но в голосе слышится осуждение. — Только внуки не виноваты…
Домой иду с тяжёлым сердцем.
Может, я действительно была слишком жестока?
Зять идёт работать Через месяц звонит Елена.
Голос официальный: — Мам, Александр устроился на работу.
