— Мам, честно, ты могла бы иногда… просто не приходить.
Немного побыть дома, выспаться, заняться собой… хотя бы раз, — Ольга, не оборачиваясь, продолжала взбалтывать кашу с лёгкой нервозностью.
Позади неё раздался тяжёлый вздох, полный негодования.
Тамара осторожно поставила чашку на блюдце, издав тихий звон. — А я что, к вам переехала, чтобы сидеть и говорить только со стенами?
Ольга прикусила губу.
В тот момент ей очень хотелось раствориться.
Она была истощена.
И физически, и морально, и как угодно.
От непрекращающихся наставлений, от постоянного присутствия кого-то рядом, от ощущения, что их квартира уже не их личное пространство… Тамара въехала чуть больше года назад.
Тогда этот шаг казался оправданным.
После смерти отца мама осталась одна в другом Коропе.
В маленькой квартирке с облупленной кухней, с тремя подругами на даче и пенсией, которой едва хватало на лекарства и коммунальные платежи. — Продай ты всё и переезжай к нам поближе, — сама предложила Ольга. — Заодно поможешь.
Они только узнали, что скоро станутся родителями.
Это решение казалось идеальным.
Мама поддержит, мама подстрахует.
Будет гулять с малышом, готовить супы и каши, может, даже возьмёт ребёнка на вечер, если Ольга с Игорем захотят сходить в кино.
И главное — мама не будет так одинока.
Тамара тогда словно ожила.
Говорила, что чувствует прилив энергии, что для неё это новый этап жизни, что ей «всё это старьё давно надоело».
Она продала свою квартиру и дачу, купила небольшую двушку в соседнем подъезде.
Первые месяцы всё шло хорошо.
Тамара действительно помогала: ухаживала за Ольгой, готовила, позже — даже подменяла по ночам.
Тогда её забота была к месту и действительно нужна, и дочь испытывала искреннюю благодарность.
Но прошло полгода, затем год.
Тамара никуда не исчезла.
Каждое утро она появлялась у порога около восьми, а уходила ближе к девяти вечера.
Ольга перестала ставить будильник: стала просыпаться сама, автоматически.
Иногда казалось, что Тамара не приходит в гости, а возвращается домой.
Ведь она вела себя здесь словно дома: отправляла бельё и одежду в стирку, мыла окна, цокала языком из-за крошек на столе.
А потом начинала учить.
Она непрерывно выдавала советы.
Ольга уже закатывала глаза от выражений «надо делать иначе», «я бы поступила по-другому», «почему ты не делаешь вот так».
Игорь сначала проявлял терпение.
Но потом его настроение стало портиться.
Особенно по вечерам. — Ну нельзя ли хотя бы в это время дать нам немного покоя? — тихо говорил он жене, когда Тамара, не стесняясь, сидела у телевизора и с надрывом комментировала вечерние ток-шоу.
Ольга понимала его, но не знала, как поступить.
Тамара была искренне уверена, что помогает.
Она уверенно выражала своё мнение по любому вопросу: от плотности подгузников до выбора дивана. — Что бы вы без меня делали? — иногда спрашивала мать с глубокой уверенностью в собственной незаменимости.
Ольга пыталась осторожно завести разговор.
Начинала с безобидного: — Мам, тебе не скучно всё время здесь сидеть?
А заканчивалось всё раздражённым: — То есть я вам, выходит, мешаю?
Вы меня сами позвали, а теперь гоните?
В тот вечер, когда Ольга впервые высказала это прямо, в воздухе повисла почти ощутимая тишина.
Мама медленно повернулась и посмотрела на неё так, словно дочь стерла её из семейного древа. — Я переехала, потому что вы просили.
