В дверь позвонили, когда я как раз заваривала чай. Не ждала никого, да и не приходил ко мне никто уже давненько. Накинула шаль — в квартире было прохладно, батареи еле теплились — и поплелась открывать.
Сердце ёкнуло, когда увидела его на пороге. Виктор. Всё такой же подтянутый, хоть и поседел заметно. Десять лет прошло, а я его сразу узнала. Да и как не узнать человека, с которым прожила двадцать пять лет.
— Лена, здравствуй, — голос звучал ровно, будто мы расстались вчера. — Можно войти?
Я молча отступила, пропуская его в прихожую. Он аккуратно вытер ноги, снял пальто. Заметила папку с бумагами под мышкой. Деловой какой.
— Чаю? — спросила машинально, хотя внутри всё сжалось.
— Не откажусь.
Мы сидели на кухне, где когда-то завтракали вместе. Он оглядывался, подмечая перемены: новые занавески, другая люстра. Я поставила перед ним чашку.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал он, но комплимент звучал как часть заранее подготовленной речи.
— Спасибо. Зачем пришёл, Витя?
Он достал папку, положил на стол.
— Лена, у меня к тебе разговор. Деловой и, надеюсь, взаимовыгодный.
— Вот как, — я отпила чай. — Слушаю.
— Моей маме нужна квартира. Сама понимаешь, возраст, здоровье… А эта — удобная, первый этаж, рядом с поликлиникой.
Я смотрела на него, не веря своим ушам. Папка раскрылась — внутри документы, бланки, всё готово к подписи.
— Прости, не поняла. Ты хочешь, чтобы я…
— Оформила квартиру на мою мать, — твёрдо закончил он. — А я, взамен, помогу с переездом. И забудем все обиды, всё, что было. Начнёшь жизнь с чистого листа.
Его глаза смотрели прямо, но в них была только расчётливость. Никакого раскаяния за то, как он ушёл, оставив меня с долгами и больной дочерью. Никакого стыда за то, что его мать годами поливала меня грязью.
— А если я откажусь? — мой голос дрогнул.
— Не советую, — он улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз. — Будет хуже. Мама имеет право на часть этой жилплощади, ты же знаешь историю. А судиться… ты не любишь суды, помнишь?
Он говорил спокойно, почти ласково, но за этой ласковостью стояла угроза. Я вдруг поняла — он пришёл не просить, а требовать. И за десять лет ничего не изменилось.
— Подумай до завтра, — Виктор встал, оставив папку на столе. — Я позвоню.
Он ушёл, а я осталась сидеть на кухне, глядя на чашку с остывшим чаем. В груди разрасталась тяжесть. Это был не просто визит бывшего мужа. Это было вторжение прошлого, которое я так старательно похоронила.
Ночь воспоминаний
Сон не шёл. Я ворочалась, вставала, пила воду, снова ложилась. В голове крутились его слова. Забудем все обиды. Легко сказать! А память-то куда девать?
Часы показывали третий час ночи, когда я сдалась и включила свет. Достала из-под кровати старую коробку — хранительницу моей жизни. Фотографии, открытки, письма.
Вот мы с Витей молодые, счастливые. Свадьба в дождливый день — говорят, к счастью. Надо же, поверила. Рядом — снимок с роддома, я держу Настеньку, Виктор смотрит с гордостью. Казалось, впереди целая жизнь.
Перебирала карточки, и постепенно улыбки на них становились всё натянутее. А вот и последняя наша совместная фотография — Настин выпускной. Я уже знала про его измены, но терпела. Ради дочери, говорила себе. А может, просто боялась остаться одна.
Письма от Насти из университета, когда уехала учиться. Сначала частые, потом всё реже. Отдалилась она от меня после развода, будто я была виновата. Звонит теперь по праздникам, голос всегда торопливый.
Я вздохнула, перебирая бумаги дальше. Вдруг пальцы наткнулись на конверт, который не хотелось открывать. Но открыла.
«Дорогая Елена Михайловна!»
Так официально начиналось письмо от свекрови, написанное ровно одиннадцать лет назад. Тогда мы с Виктором ещё были вместе, но трещина уже пролегла между нами.
«…не понимаю, как мой сын терпит такую хозяйку… всегда знала, что ты вышла за него из-за квартиры… благодарить должна каждый день, что живёшь под крышей, которую мой отец строил… если бы не ты, Витя давно бы сделал карьеру…»
Я читала эти ядовитые строки, и внутри поднималась волна. Не обиды — гнева. Вспомнилось вдруг, как эта женщина приходила к нам с проверками, как выискивала пылинки по углам, как однажды перемыла всю посуду после меня. Как плакала Настенька, когда бабушка назвала её неряхой.
А Виктор? Он всегда стоял в сторонке, будто это не его дело. «Мама старенькая, ей тяжело», — говорил он, когда я просила защиты. А сам потом выговаривал мне за «неуважение к родителям».
Я сложила письмо и впервые за долгое время почувствовала что-то кроме усталости. Ярость поднималась во мне — чистая, живительная. Они снова хотят забрать всё, что у меня есть. Снова пытаются решить, как мне жить.
— Нет, — сказала я вслух, удивляясь твёрдости своего голоса. — Не в этот раз.
Убрала коробку, но письмо оставила на столе. Как напоминание. Я больше не та безропотная Лена, которая всё терпела. И эта квартира — единственное, что у меня осталось после развода — моя. Моя по праву.
Спать не хотелось. Я заварила свежий чай и стала ждать утра, впервые за много лет чувствуя силу внутри.
Расставить точки
Виктор позвонил в дверь ровно в полдень. Я была готова. Причесалась, надела светлую блузку — ту, что Настя подарила на прошлый день рождения. Хотелось выглядеть достойно.
— Ну что, Леночка, подумала? — Он прошёл в квартиру уверенно, будто имел право, и сразу заметил папку на столе. — Вижу, всё готово к подписанию?
— Чаю? — спросила я, как вчера.
— Давай сначала с бумагами разберёмся, — он открыл папку, проверяя документы. — Потом отметим за чаем. Уже созвонился с риэлтором, он поможет тебе подобрать комнату. Или можешь к сестре переехать, ты же говорила, она одна.
Я смотрела на него, такого собранного, деловитого. Наверное, он уже пообещал матери эту квартиру. Уже представил, как заберёт её силой или хитростью, как всегда забирал то, что хотел.
— Я не буду подписывать, — сказала тихо, но твёрдо.
Он не сразу понял. Улыбка держалась на лице ещё несколько секунд.
— Прости, что?
— Я не отдам квартиру, Витя. Ни твоей матери, ни тебе.
Его лицо изменилось. Я вдруг увидела в нём что-то от свекрови — ту же жесткость в глазах, ту же уверенность в собственной правоте.
— Лена, ты понимаешь, что делаешь? Мама имеет право…
— Нет, — перебила я. — Никаких прав у неё нет. Мы разобрались с имуществом при разводе, всё по закону. Ты получил машину, дачу и деньги от продажи мастерской. Я — эту квартиру с долгами, которые выплачивала ещё пять лет.
— Суд пересмотрит решение, если…
— Пусть пересматривает, — я пожала плечами. — Все документы у меня. И кстати, я тут нашла кое-что интересное, — я показала на старое письмо свекрови. — Здесь много такого, что суду будет любопытно узнать о вашем истинном отношении ко мне.
Он побледнел. Взял письмо, пробежал глазами.
— Мама просто расстроена была.
— Десять лет она была «просто расстроена»? — я покачала головой. — Нет, Витя. Хватит.
— Тебе не кажется, что ты слишком злопамятна? — он попытался улыбнуться. — Я же предлагаю: забудем все обиды…
— А я не забыла ни одной, — ответила спокойно. — И не хочу забывать. Они научили меня многому. Например, что нельзя позволять другим решать мою судьбу.
Он смотрел растерянно, будто впервые видел меня.
— Если твоя мать нуждается в помощи, я готова помогать. Могу навещать, приносить продукты. Но квартиру не отдам.
— Ты пожалеешь, — процедил он, захлопывая папку.
— Может быть, — я встала, показывая, что разговор окончен. — Но это будет моё решение и мое сожаление. Не твоё.
Он ушёл, громко хлопнув дверью. Я подошла к окну и увидела, как он быстро идёт к машине. Впервые за много лет плечи его были опущены. А мои — расправлены.
Новая страница
Прошла неделя. От Виктора не было вестей, и я почти успокоилась — но всё равно на всякий случай проконсультировалась с юристом. Он подтвердил: никаких законных прав на мою квартиру у бывшей свекрови нет. Можно было наконец выдохнуть.
Вечерами я разбирала старые вещи, что-то выбрасывала, что-то откладывала. Будто освобождала место внутри себя. Даже цветы на подоконнике, чахнувшие годами, вдруг пошли в рост. Или мне просто так казалось.
Я как раз пересаживала фиалку, когда зазвонил телефон. Глянула на экран и замерла — Настя. Дочка редко звонила просто так, обычно по праздникам или с какой-то просьбой.
— Здравствуй, доченька, — стараясь скрыть волнение, ответила я.
— Мам, — её голос звучал необычно тихо. — У тебя всё хорошо?
— Да, а что случилось? — я вытерла руки от земли.
— Не знаю… Чувство такое странное. Три ночи подряд ты мне снишься, будто зовёшь. Я даже на работе сегодня не могла сосредоточиться.
Я прижала трубку к уху крепче, словно могла так приблизить дочь, находящуюся за сотни километров.
— Всё в порядке, милая. Правда.
Помедлила секунду и решилась:
— Твой отец приходил недавно.
В трубке повисла тишина.
— Зачем? — наконец спросила Настя.
Я рассказала — коротко, без лишних деталей. Не хотелось, чтобы она считала отца плохим человеком, несмотря ни на что.
— И ты отказала? — в её голосе звучало удивление. — Мам, а тебе… ничего за это не будет?
Я невольно улыбнулась. Настя знала, какой у отца характер. Помнила, как он умел добиваться своего.
— Не будет, — уверенно ответила я. — Я проверила.
Снова молчание, а потом — неожиданное:
— Я горжусь тобой, мам.
Что-то тёплое разлилось в груди. Когда она в последний раз говорила такое?
— Мам, слушай, — голос её стал оживлённее. — У меня через две недели отпуск начинается. Я думала на море поехать, но… может, к тебе прилечу? Давно не виделись.
Я задержала дыхание, не веря своим ушам.
— Конечно, Настенька. Буду очень рада.
— Я тоже, — она помолчала. — Прости, что так редко звоню. Работа, суета… Знаешь, я часто вспоминаю, как мы с тобой пироги пекли. Научишь меня снова?
— Научу, — пообещала я. — Всему научу.
Мы проговорили ещё полчаса — дольше, чем за последние три года. Когда разговор закончился, я подошла к окну.
Вечерело. В соседнем доме зажигались окна. Где-то там, за одним из них, наверное, сидела сейчас бывшая свекровь, недовольная, что план не удался. А может, Виктор даже не рассказал ей о нашем разговоре. Это уже неважно.
На подоконнике лежали не подписанные бумаги — я так и не выбросила их, как напоминание себе. Теперь можно было их убрать. Я сложила листы и спрятала в ту самую коробку с фотографиями. Пусть лежат там, как часть прошлого.
Я ничего не потеряла. Наоборот — кажется, я только начинаю обретать. Себя. И, возможно, дочь.
