Он воспринимает всё слишком близко к сердцу.
После ваших разговоров он ходит словно тень. — После каких именно? — Ну… вы, вероятно, пытались его как-то подтолкнуть.
А он, почувствовав давление, сразу закрывается.
Он не рассказывал вам об этом?
Очень ранимый человек.
Я знаю его лучше всех. «Я знаю его лучше всех».
Вот где главная роль.
И вот с кем ей приходится соревноваться.
Не с бывшей женой и не с работой.
А с матерью, которая даже не пытается скрыть своё первенство. — Я понимаю, вы взрослая женщина, — продолжала Тамара Ивановна, — независимая.
Но Алексей воспитан на любви.
Он не привык к суровости.
Постарайтесь быть немного мягче.
Он потом сильно переживает.
Елена кивнула — хотя это было незаметно. — Спасибо за совет, — ответила она. — Но, мне кажется, взрослый мужчина должен сам уметь выражать свои чувства. — Вот вы сейчас обиделись… А он потом чувствует вину.
Я просто прошу: не давите на него.
Он у меня один.
После звонка Елена долго смотрела в окно.
За стеклом жизнь бурлила: дети играли, кто-то ругался на парковке.
Всё было… живым.
А у неё — словно застывший сценарий.
Где она — лишь второстепенная актриса в чужом спектакле.
Где все мужские эмоции заранее отданы маме.
Где ей остается быть только терпеливой, мягкой, безобидной.
Той, кто «не давит».
Той, кто ничего не требует.
Она поняла: ему не нужна женщина.
Ему нужна вторая мама.
Только моложе.
И она точно знала: сыновей ей больше не нужно.
Ей нужен равный партнёр.
* * *
Три дня она не выходила на связь.
Ни звонков, ни сообщений.
Он тоже молчал.
Лишь однажды прислал смайлик — тот самый, которым всегда отвечал на её «доброе утро».
Без слов.
Без продолжения.
На четвёртый день инициатива исходила от неё: «Можем встретиться? Мне нужно закрыть этот гештальт».
Он предложил парк.
Там было многолюдно, шумно и безопасно.
Елена пришла раньше.
Села на скамейку у фонтана, откинулась назад и закрыла глаза.
В этом шуме, воздухе и среди чужих голосов было больше жизни, чем в их последнем разговоре.
Он подошёл тихо.
Как обычно. — Привет, — сказал он. — Ты хорошо выглядишь. — Я сплю, — улыбнулась она. — Впервые за долгое время сплю спокойно.
Он сел рядом.
Помолчал. — Ты ушла?
Она взглянула на него.
Не с упрёком.
С теплом.
Как на того, кто не виноват, но и не может быть иным. — Я освободилась.
Он кивнул.
Понял. — Я не знаю, как иначе, Елена.
У меня с мамой… с детства так.
Я у неё всё, понимаешь? — Понимаю.
Но я — не «всё».
Я отдельный человек.
И мне нужен не тот, кто всё отдаёт матери, а тот, кто живёт своей жизнью.
Рядом.
Со мной. — Я не хотел тебя обидеть. — Ты и не обидел.
Ты просто не выбрал.
Он замолчал.
Казалось, хотел что-то добавить — но слова не приходили.
Она не ждала. — Я больше не хочу быть понимающей.
Не хочу быть мягкой, терпеливой, приспосабливающейся.
Мне хватило.
У меня уже есть дочь.
И я уже — мать.
Ей и себе.
Она встала.
Лёгкий ветерок поиграл подолом пальто. — Ты хороший человек, Алексей.
Просто тебе нужна не женщина.
Тебе нужно продолжение матери.
А я — не продолжение.
Я — другой человек.
Он кивнул.
Не обиделся.
Стал ещё тише.
Ещё незаметнее.
Вечером она заглянула в магазин и купила белые розы.
Не по какому-то поводу.
Просто потому, что так можно.
Дома Марина писала что-то в тетради.
