Да и мама пока одна, все-таки возраст дает о себе знать… Он замолчал.
Елена лишь кивнула.
Что именно она испытывала?
Не раздражение.
Не злость.
Только странную грусть.
Грусть по тому пространству, где не нужно тщательно подбирать слова, чтобы не разрушить чью-то бережно созданную, устойчивую систему.
Когда она вернулась домой, дочь Марина вышла из своей комнаты: — Ну как твой архитектор?
Елена сняла пальто и задумалась. — Трудно сказать.
Пока он у мамы на балансе.
Марина рассмеялась, не уловив, что в этих словах нет иронии.
А начало конца. — Я заметила… Ты ее называешь «солнышко»? — однажды спросила Елена после телефонного разговора Алексея с мамой.
Он усмехнулся: — Ну да.
Ей это приятно.
Она ведь одна — я хоть как-то приношу ей радость. — А ты каждый день ей готовишь? — Ну да.
Завтрак и ужин.
У нее скачет давление — надо следить.
Плюс включаю телевизор, записываю сериалы.
Мы с ней «Клинику» смотрим, она без меня не включает.
Боится запутаться.
Елена промолчала.
Не потому, что не понимала его заботу.
А потому, что что-то в нем не совпадало с образом мужчины, которого она выбрала.
В пятницу она планировала зайти к нему к шести.
Но дела завершились раньше.
Было четыре двадцать.
Решила сделать сюрприз — купить его любимые пирожные и приехать пораньше.
Открыла дверь своим ключом — который он дал несколько недель назад: «Чтобы не стоять в коридоре, если я задержусь».
В прихожей пахло пирогом и валерьянкой.
Из гостиной доносился голос матери: — Алексей, я носочки не надела… Пол холодный. — Сейчас, солнышко, — раздался ответ Алексея.
Елена вошла в комнату и остановилась.
Он стоял на коленях перед креслом.
Держал в руках серые вязаные тапочки и осторожно надевал их на ноги матери.
Та сидела, слегка наклонившись вперед, и нежно гладила его по голове. — Мой мальчик, — ласково бормотала она. — Ты у меня самый-самый.
Он тихо что-то ответил — и в этот момент заметил Елену.
Встал слишком резко.
Смущенно поправил свитер.
Мать, напротив, улыбнулась: — Еленочка, а вы уже здесь?
Как же хорошо, что вы к нам… А то я Алексею говорю: давно тебя не видела.
Елена кивнула.
С трудом.
Вся сцена длилась секунд десять.
Но этого было достаточно.
Они сидели на кухне.
Чайник шумел, за окном загорались фонари. — Ты застала… немного интимный момент, — неловко произнёс он. — Да.
Интимный. — Это же мама.
Она… — он пожал плечами. — Она одна.
Я заменяю ей всё.
Она посмотрела на него.
Мужчина.
Сорок два года.
Сильные руки.
Спина согбенная, как у тех, кто носит тяжести.
И — лицо мальчика, перед которым сидит учитель. — А тебе кто заменяет всё?
Он не ответил. «Ты — её муж или сын?» — спросила она.
Не вслух.
Про себя.
Но в комнате воцарилась такая тишина, будто этот вопрос прозвучал и отозвался во всём.
Елена вернулась домой рано.
Марина возилась на кухне. — Что, без ночевки? — удивилась она.
Елена развязала шарф, посмотрела на дочь: — Кажется, я помешала своему мужчине… быть сыном.
Марина пожала плечами.
Ей было пятнадцать.
Ей ещё предстояло увидеть, как мужчины выбирают роль, и кто пострадает, если ты не вписываешься в сценарий их семьи.
* * *
Они сидели в кафе.
Он ел сырники с вареньем, как в детстве, как у мамы.
Елена смотрела на него, пытаясь найти в этом мужчине настоящего мужчину.
Но видела только большого, растерянного ребёнка. — Я подумала, — осторожно сказала она, — может, нам стоит съездить куда-нибудь на неделю.
Вместе.
Отдохнуть, пожить без расписания. — Ты хочешь отпуск? — Я хочу понять, как нам вдвоём.
Без… третьей стороны.
Он отложил вилку. — Ты про маму?
Она не ответила.
Просто смотрела. — Елена, ну ты же знаешь, ей трудно одной.
Она привыкла, что я рядом.
Что я всё делаю.
Она не выйдет в аптеку — давление.
Не спустится с пятого этажа — нога болит.
Если я уеду — кто её… кто? — Ты хочешь сказать, что не можешь оставить мать на неделю?
Он отвёл взгляд. — Ну… если бы ты знала, как она плакала, когда я на три дня в Одессу уезжал…
Елена внезапно поняла: у него нет свободного «я» — есть «мы», где он и мама — неразделимая пара.
Через день ей позвонили. — Еленочка, здравствуйте, — голос Тамары Ивановны лился, словно сладкий сироп. — Я вас не отвлекаю?
— Слушаю вас, — спокойно ответила Елена.
— Я просто хотела… ну, по-доброму.
Не перегружайте Алексея, ладно?
Он у меня… тонкая душа.
